Миссис Ингланд - [81]

– Он бы никогда не подверг детей опасности.

– Конечно, мэм.

Каким-то чудом я ухватилась за перила. Перед тем как упасть, левой рукой я держалась за крашеную железку, а правой пыталась до чего-нибудь дотянуться. И я бы спаслась, если бы это был несчастный случай, если бы все это было лишь ужасным происшествием. Я болталась, словно тряпка на крючке. Я онемела от страха и не соображала, что происходит. Элси завыла. Отец всхлипывал. Он потянулся к моей руке, и на миг я ощутила искру надежды: «Он меня вытащит!» А потом отец накрыл мою, еще держащуюся за перила руку, своей – той самой рукой, которая когда-то ласково отбрасывала пряди волос с моего разгоряченного лба, которая вела меня через дорогу, – и стал разжимать мои пальцы, один за другим.

Я лежала с закрытыми глазами, сон не шел. Было слышно, как миссис Ингланд тихонько вышла из детской, как повернулся в замке ключ. С улицы донесся резкий крик грача, сидящего на дереве где-то поблизости. Несколько мгновений спустя хозяйка вернулась, вновь закрыв за собой дверь, и села на мою кровать. Зашелестела бумага, послышался вздох облегчения. Открыв глаза, я успела заметить, как хозяйка прячет под корсет листок.

– Знаете, какая специальность на ткацкой фабрике считается одной из самых сложных? – спросила она меня.

Я отрицательно покачала головой.

– Отрывщики. Они ликвидируют отрывы нитей прямо во время работы машин. Они, как ястребы, обходят станки и контролируют полотно. Если нить рвется, мастера должны все исправить, не останавливая станок. Работа очень опасная. И берут на нее только детей – им проще пролезать под станком.

Мой дед, – продолжала миссис Ингланд, – начал работать отрывщиком в семь лет, на фабрике в Брэдфорде. Когда моему отцу и его братьям исполнилось столько же, дед заставил их работать отрывщиками в течение двух недель. Это стало для них своего рода обрядом посвящения. На самом деле он хотел, чтобы сыновья научились различать брак. Обрывы нитей, изъяны. И могли, не задумываясь, быстро все исправить. Работа отрывщика – одна из самых низко оплачиваемых на фабрике, но в каком-то смысле – самая важная. От нее зависит весь производственный процесс.

Миссис Ингланд замолчала. Не понимая, какой смысл она вкладывала в свой рассказ, какую мысль хотела донести, я не находила подходящей реплики или вопроса. В голову ничего стоящего так и не пришло, и момент был упущен.

Вслед за мной папа скинул Элси. Мы обе со свистом пролетели две с половиной сотни футов[61] вниз и врезались в темную воду.

Той сентябрьской ночью произошли два чудесных события. Во-первых, мы обе остались живы. А во-вторых, мы рухнули в воду на волосок от шлюпа «Мазепа», который шел вверх по течению. Из-за сильного дождя видимость была плохая, но матросы расслышали первый всплеск и последовавший за ним вопль, который они приняли за крик чайки. А потом раздался второй всплеск. Нас с сестрой вытащили из воды – сначала Элси, трехлетнюю кроху, размером с большую куклу; она задыхалась, плакала и судорожно цеплялась за своих спасителей. Затем выудили меня, думая, что я погибла.

Команда «Мазепы» знала о несчастных, которые, словно камни, летели с огромного сияющего огнями моста в реку. Матросы не раз видели, как отскребают от грязных берегов изувеченные останки, вынесенные ветром из воды. Но дети? Такое случилось впервые. Нас с сестрой тут же доставили к прибрежной гостинице и разбудили хозяина. Элси срочно повезли к хирургу, а двое матросов упрямо пытались вернуть меня к жизни: делали дыхание изо рта в рот, откачивали из моих легких черную, как деготь, воду. Наконец, к их изумлению, в моей груди раздался звук, будто вынули пробку, и из легких хлынула вода. Я была мертва, а теперь ожила.

– Где Элси? – спросила я, лежа на тропинке, облепленная мокрой одеждой.

Конечно же, я не помнила, как меня спасали. Как и все остальные, я прочла об этом в газетах. К статье прилагалась фотография, на которой мы с Элси стояли рядом со своим спасителем, лоцманом «Мазепы» – добродушным стариком с седой бородой и маленькими темными глазами. Он привязался к Элси и несколько раз навещал нас в больнице, одаривая шоколадом и орехами. Когда нам настала пора уезжать домой, моряк очень не хотел расставаться с Элси. Он прощался с нами со слезами на глазах.

Для снимка на меня надели бежевое пальто с меховой оторочкой, которое принадлежало фотостудии, и огромную шляпу. Потом нас с полицейскими и лоцманом сфотографировали для почтовой открытки. Меня и сестру нарядили в одинаковые черные платья с белыми воротничками. Элси сунули в руки куклу и усадили моряку на колени. Самостоятельно стоять малышка не могла: падение искалечило позвоночник, и ей пришлось заново учиться ходить. Полученные увечья обрекли бедняжку на долгие годы страданий.

Я осталась цела, однако чувство вины мучило сильнее любой известной мне боли. И хоть врачи пророчили мне скорое возвращение к обычной жизни, я знала, что никогда не сумею оправиться полностью.

– Няня Мэй? – Возле моей подушки возникло личико Милли.

Комната была натоплена, в камине весело потрескивали поленья, яркий свет ламп разгонял тени. По вечерам детская выглядела особенно уютно – как на картинке или во сне.