Миссис Ингланд - [79]

В жестяной банке из-под чая я хранила газетную вырезку. На фотографии под потускневшим заголовком стояла я с Элси и нашедший нас полицейский. Газета служила напоминанием о самых мрачных страницах моей жизни, когда я, почти теряя рассудок, боролась с собой, горя желанием прочесть все папины письма. На конвертах, словно кровоподтеки, темнели почтовые марки со штемпелем Бродмурской психиатрической лечебницы для душевнобольных преступников.

Раздалось бульканье: кто-то наливал бренди.

Я посмотрела на миссис Ингланд и произнесла:

– Вы должны его остановить.

Комната опять закружилась, и я почувствовала, как падаю назад. Надо мной раскинулось черное, усыпанное звездами небо. Больше я ничего не помнила.

Глава 20

Мне было двенадцать, когда отец попытался меня убить. Мы с мамой чистили керосиновые лампы, и вдруг из спальни вышел папа. Несколько дней ему нездоровилось, поэтому в магазине работали мама и Робби, а я присматривала за младшими. Накормив семью ужином и убрав посуду, мы с мамой подготовили лампы и устроились за столом. Между нами стояла небольшая миска с уксусом, разведенным с водой.

Папа надел пальто и шляпу. На шее красовался коричневый шарф, который я сшила ему на Рождество.

– Прогуляюсь-ка я с ребятами, – сообщил отец.

Он часто разговаривал, не глядя на нас, словно не хотел, чтобы мы на него смотрели. Папины щеки ввалились, лицо сильно исхудало. Той весной отцу ненадолго стало лучше: каждое утро он умывался и, надев фартук, шел открывать магазин. А затем вдруг захирел, стал напоминать привидение, обреченное бродить среди живых. Папа существовал в своем мире; мы пугались, видя, как он сидит на стуле или на краю кровати и смотрит в одну точку. Он редко говорил, никогда не смеялся, забывал завязывать шнурки на ботинках. Ел мало, иногда целые дни проводил без пищи.

– Куда? – Мама не подняла глаз, продолжая скоблить ножом: чирк, чирк.

Последнее время она сильно уставала. Иногда удивленно оглядывалась вокруг, словно очнувшись ото сна. А потом на нее опять накатывала усталость: словно занавес падал на мамино лицо.

– Навестить двоюродного брата.

– Ты про Берта?

Отец молчал с непроницаемым лицом. Зато он оделся. В кои-то веки! Я обрадовалась, что папе легче и он решил съездить в гости.

– Руби за тобой присмотрит, – объявила мама. – Правда, Руби?

– Я тоже поеду, папа, – откликнулась я. – И давай захватим Элси!

Так мы с Элси отправились в путь с отцом.

Мы сели сначала на один поезд, потом на другой и добрались до места к одиннадцати вечера. Отец прихватил каждой из нас по яблоку. То, что предназначалось для Элси, он чистил в вагоне перочинным ножиком, который сначала вытер о брюки. В дороге отец почти не разговаривал. В столь поздний час за окнами царила тьма; в грязном стекле отражался лишь скудный свет потолочной лампы.

Железнодорожный вокзал напоминал пещеру из кирпича и стекла. Я стояла с Элси, а папа отправился выяснять, где трамвайная остановка. Шел сильный дождь, и, выскочив на улицу, мы с облегчением заметили, что трамвай уже ждет. Я была измотана и сбита с толку, но не проронила ни слова. В том возрасте я уже понимала, что имело смысл, а что – нет. «Руби присмотрит за тобой». Я поморщилась: от рук все еще пахло уксусом.

В тот раз я впервые выехала из Бирмингема. Я не знала двоюродных братьев отца, но пока мы тряслись сквозь темноту в грохочущем трамвае, в моем сознании, словно проявляющаяся фотография, возникла картинка: большая дружная семья с множеством бегающих детей и двумя собаками. Элси прислонилась ко мне и задремала. Ей давно было пора спать; знай я, в какую даль мы поедем, ни за что бы не взяла малышку с собой. Отец смотрел в окно, по которому стекали косые струи дождя: трамвай поехал в гору. Наконец, вагоновожатый объявил конечную, и мы вышли.

Неимоверно широкая черная река простиралась перед нами в обоих направлениях, насколько хватало глаз. Ливень все не кончался. Папа взял Элси на руки, и я поплелась за ним. Вскоре мы вошли то ли в лес, то ли в парк; мне и в голову не приходило спросить, куда мы идем. Я просто шагала за отцом, словно агнец на заклание. Мы немного потоптались, укрытые кронами деревьев от дождя и от лунного света, и вскоре обнаружили тропку, которая вела на холм. Шум реки, укрытой черным ночным небом, стих, а мы поднимались все выше, слегка поворачивая то влево, то вправо. Наконец, я с облегчением увидела впереди будку, в окне которой весело горел огонек. Отец поинтересовался у сторожа, в котором часу закрывается мост.

– Он не закрывается, сэр, – ответил тот, подмигнув мне.

В тусклом свете фонарей я не видела никакого моста – видела только большую каменную башню, похожую на крепость. Хотя я промокла, благодаря шляпке мне хотя бы не заливало лицо. Элси вытерла глаза, и мы двинулись дальше. На полпути к башне папа забрал ее к себе под пальто, пытаясь спасти от льющихся сверху потоков воды. И тогда я спросила, далеко ли еще до дядиного дома.

– Недалеко, Рубарб, – заверил папа.

Дрожа от холода, мы укрылись от непогоды под башней, и Элси быстро заснула, скрывшись за воротником отцовского пальто. Я валилась с ног от усталости, но все же смутно переживала, что мы станем делать, если ливень не прекратится. И тем не менее молчала.