Миссис Хемингуэй - [60]

– Тебе не нужен был муж, тебе был нужен просто издатель.

– Недостойный прием.

Утром Марта предвкушала удовольствие от этого разговора, но теперь не испытывает ни малейшего торжества. В честь ее освобождения не будет ни парада, ни выпивки, ни поцелуев на улице. Ее муж в пьяном угаре роется в помойке, по локоть в отбросах. Марта закуривает.

– Мне страшно, – произносит он.

– Чего?

– Не знаю. Я конченый человек. – Он криво ухмыляется, эта его фирменная улыбка когда-то буквально пригвоздила Марту к месту в «Неряхе Джо». Но давно уже перестала на нее действовать.

– Не говори глупостей.

– Я серьезно. Я раздавлен. Я просто… – Он теряет нить. Взгляд каменеет. – Раньше я мог писать. Теперь мне приходится выдавливать из себя каждое слово, и все равно они бьют мимо. «Колокол»! С «Колоколом» было все просто, он ведь о нас, об Испании. Чем дольше я не пишу, тем мне больнее. – Он умолкает. Где-то поблизости гремит фейерверк. – Внутри меня дыра, огромная, как дом, Марти. Я боюсь!

– Чего?

– То ли женщин, то ли слов. Кто знает.

– Милый Эрнест.

– Что, если я закончу, как мой отец? – Слова, точно выстрел в темноте. – Марта. – Ее полное имя – словно зов о помощи из самых глубин его души: он всегда называл ее «Марти». Ей делается страшно, она всегда боялась этой темноты, в которой сидят его страхи, крепко, точно кристаллы в пещере. Что его так страшит? Марта знает, что он боится остаться один, что его пугает собственная жестокая тоска. Но видно, есть и еще что-то, чему не знают имени ни она, ни он сам. Внутри него какая-то червоточина, какой-то подвал с мусором вроде вот этого. Но стоит туда только влезть, как окажешься приговорена мотать там долгий срок. А она не может, у нее просто нет сил вытаскивать Эрнеста Хемингуэя из его собственной помойки.

– Работа, – цитирует его она, – вот лучшее лекарство от бед. Для нас обоих.

– Я хочу быть хорошим человеком, хорошим писателем.

– Нельзя быть и тем и другим сразу, Эрнест, придется выбирать.

– Мне так хочется, – он прижал руку к сердцу, – измениться. Перерасти все это.

Марта вглядывается в его лицо. Случалось ли Хэдли или Файф слышать от Эрнеста что-то подобное?

– Но я не могу, – говорит она.

– Почему?

– Просто не могу.

Он наверняка заметил, как дрогнул ее голос.

– Тебя Мэри подговорила? Я не хочу видеть ее, если не могу быть с тобой.

– Мэри просила меня поговорить с тобой о стихотворении.

– Похоже, Франция – место, где я вечно теряю рукописи. И жен. – Эрнест грустно улыбается, вытирая руки о штаны. Похоже, он уже немного протрезвел. – У меня есть одно ужасное подозрение. Я боюсь, что ты лишь использовала меня, пока я мог держать ручку. Ты хоть любила меня?

– Конечно. – Марта разглядывает строчку на своих теннисных туфлях. – Но я думаю, пришло время отпустить друг друга.

– Ладно, Марти, я дам тебе развод. Но отсужу у тебя все. Потому что все эти годы ты бросала меня ради своей разлюбезной войны. А вот теперь бросаешь просто так.

Они поднимаются, Марта целует его в щеку.

– Мой милый Эрнест, от тебя страшно воняет.

– Думаешь, от тебя бы пахло розами, если бы ты рылась в мусоре?

– Чистоплотностью ты никогда не отличался, старый медведь.

Служащие отеля заскучали, понимая, что шоу окончено. Остается надеяться, что они не станут трепать языками. Все же легендарный освободитель парижанам наверняка больше придется по душе, чем грязный пьянчуга, копающийся в мусоре.

– Кролик. – Эрнест в последний раз останавливается у двери. Прижимается губами к ее запястью, замирает. – Нам же было хорошо? В основном?

– Да, – честно отвечает Марта. – Мне будет тебя очень не хватать.

Это правда. Целых семь лет он оставался ее второй половинкой. Марта идет за ним по подвальным коридорам, пробираясь между старыми ящиками, флагами и пыльными бутылками вина. В темноте слышен его голос:

– Мне казалось, я оставил в доме какую-то коробку с рукописями, прежде чем мы с Файф его продали. Коробка тоже пропала. Еще одна потеря.

* * *

Мэри ждет их в баре, на ее щеках следы слез, стакан пуст. Марта пожмет ее руку и поцелует Эрнеста в щеку, а затем одна отправится в обратный путь к отелю «Линкольн». По прошествии нескольких месяцев они обменяются парой писем и встретятся вновь, чтобы обсудить детали развода. И лишь иногда будут мысленно возвращаться к тому вечеру в «Неряхе Джо», изредка вспоминать несколько недель, что провели вместе в саду Файф, мазурку, которую слушали по утрам в Мадриде, и длинные спокойные дни на «Финке», когда каждый сидел за своей пишущей машинкой. Она была его любовницей почти столько же времени, сколько женой. Но, несмотря на растущий взаимный сарказм, Марта всегда будет помнить старого медведя, который, запустив лапы в мусор, говорил с ней о своих страхах. Прилюдно она никогда больше не позволит себе произнести это знаменитое имя. В тот год они встретятся в последний раз и больше не увидятся. Никогда.

Мэри

31. Кетчум, Айдахо. Сентябрь 1961

Мэри сидит в полумраке заваленного бумагами кабинета: стопки так и не распакованных журналов, горы бумаг и бумажек, среди которых – и лотерейные билеты, и карты Гольфстрима, и черновики романов и телеграмм женам и любовницам.