Миссис Хемингуэй - [47]
«Несто, – позже написала она на фотографии, прикрепленной к форзацу своей книги, которую он как-то купил в „Шекспире“, – будь моим навсегда». В тот момент она именно так и думала: навсегда.
Марта толкает дверь, звенит колокольчик. Несколько мгновений Сильвия Бич безучастно смотрит на нее. Вообще-то обычно она очень приветливо встречала всех посетителей, но сегодня явно не может сообразить, кто это замер в дверях.
– Марта! – в следующую секунду Сильвия бросается к ней, чтобы поцеловать, Марта ощущает усики на своей щеке. – Адриенна, беги скорее сюда, пришла Марта Геллхорн!
В комнату входит высокая женщина с приклеенной улыбкой, в руке корзина с книгами.
– Марта, дорогая. – Адриенна ставит корзину на пол. – Я так рада тебя видеть. Пойду принесу тебе что-нибудь попить. – Она идет к буфету и наливает стакан воды с капелькой гренадина. – Прости, но ничего покрепче нет. Pas de gin, pas de whiskey, pas de vodka[25].
– Pas de problème[26], – рассмеялась Марта.
Адриенна присаживается рядом с кассовым аппаратом, над которым все еще колдует столяр, прикрепляя его к столешнице. Кнопки звякают, словно выбивая чеки на тысячи франков.
– Что здесь вообще произошло?
– О, всего лишь небольшая стычка с гестаповцем, – Сильвия поднимает густые брови.
– Это как?
– Скажем так, он решил, что может забрать у меня последний экземпляр «Поминок по Финнегану».
– В жизни бы не подумала, что нацисту может нравиться Джойс.
– И не говори. Он спросил, сколько я за нее хочу, а я говорю, это моя собственная книга. Тут он и заявил, что если не может получить эту книгу, то вывезет их все.
– И? – Адриенна смеется громким, озорным, прокуренным смехом.
– Мы за два часа упрятали все в тайник. Вычистили весь магазин – проклятые боши ничего не нашли.
Столяр сообщает, что работа окончена, и Сильвия расплачивается. Сильвия Бич постарела – черты лица огрубели, кажется, за те несколько лет, что они не виделись, она узнала, что такое голод.
– Как вы пережили войну?
– В каком-то смысле благополучно. В остальных – нет. – Помолчав, она продолжает: – Мы придумали прекрасный способ выживания, правда, Адриенна? Я добывала ягоды и фрукты. Адриенна стояла в очередях за хлебом. Мы помешались на еде, как раньше были помешаны на книгах. А книги что? Мы даже подумывали о том, чтобы их есть. Или пускать на самокрутки.
– Вы все это время провели в Париже?
– Да, и немного в Вителе.
– На водах?
– Знаешь, это место не слишком похоже на курорт, когда не можешь оттуда выехать.
– Лагерь для интернированных?
– Для американских дам, – иронически произносит Сильвия. – Было не так уж плохо. Нас вывезли из Парижа, но толком не знали, где разместить. Так что поселили в зверинце в Булонском лесу.
– В зоопарке?
– Понятия не имею, куда девались животные. Меня поселили в домик для бабуинов, там было довольно мило. И вокруг сплошное обезьянство.
– Да уж, – фыркает Адриенна. – Очень смешно.
Сильвия ухмыляется. Может, именно это так нравилось в ней Эрнесту – ее умение не воспринимать трудности всерьез. Многие из его друзей со временем превратились во врагов, но Сильвию Бич он всегда беззаветно любил.
– В конце концов они додумались поселить нас в Вителе, в перестроенной гостинице. Английские аристократки, художницы, шлюхи и монахини. Еще бесчисленное количество горничных – я так и не смогла понять, что они там делали. Вероятно, отдыхали за счет отеля.
Адриенна отворачивается, не в силах слушать, как Сильвия ломает комедию.
Та продолжает:
– Адриенна оставалась здесь кое с какими вещами. Просто на всякий случай, чтобы мы держали руку на пульсе запрещенной литературы.
Можно себе представить, как чувствовала себя Адриенна, оказавшись одна в оккупированном Париже и ничего не ведая о судьбе подруги. Похоже, ей вся эта история забавной не кажется.
– А ты, Марта, где ты была?
– То тут, то там… словом, на фронте, – Марта неопределенно взмахивает рукой.
– Все пишешь репортажи?
– Конечно.
– Слушай, Марта, Эрнест заходил сюда.
От упоминания его имени Марте делается не по себе. Здесь все слишком памятно для них – это может поколебать ее решимость. Неожиданно захотелось немедленно разыскать Эрнеста и убедиться, что с ним все в порядке. Только за это утро она испытала к мужу всю гамму чувств – от яростного негодования до не менее острого желания быть с ним рядом. Чего ей не хватает, так это последовательности.
– Я знала, что он сразу же пойдет к вам.
– Ну конечно, дорогая. «Париж без хорошей книги – это как красавица с одним глазом» – кто сказал это, Адриенна?
Адриенна, закатив глаза, забирает у Марты пустой стакан.
– Бальзак, chérie[27], – отвечает она сквозь звук льющейся воды. – Но он говорил это про ужин без сыра.
– Марта, – взволнованно продолжает Сильвия, – твой муж практически спас магазин! Я услышала, как знакомый голос кричал: «Сильвия! Сильвия!», а потом вся улица принялась скандировать мое имя. О, дорогая, это было необыкновенно! Эрнест поднялся на чердак, чтобы снять с крыши немецких снайперов. Когда он убедился, что магазин в полной безопасности, мы отпраздновали это дело бутылочкой бренди, а потом Эрнест заявил, что отправляется освобождать погребок «Ритца». Это было великолепно!
Пугачёвское восстание 1773–1775 годов началось с выступления яицких казаков и в скором времени переросло в полномасштабную крестьянскую войну под предводительством Е.И. Пугачёва. Поводом для начала волнений, охвативших огромные территории, стало чудесное объявление спасшегося «царя Петра Фёдоровича». Волнения начались 17 сентября 1773 года с Бударинского форпоста и продолжались вплоть до середины 1775 года, несмотря на военное поражение казацкой армии и пленение Пугачёва в сентябре 1774 года. Восстание охватило земли Яицкого войска, Оренбургский край, Урал, Прикамье, Башкирию, часть Западной Сибири, Среднее и Нижнее Поволжье.
Действие романа Т.Каипбергенова "Дастан о каракалпаках" разворачивается в середине второй половины XVIII века, когда каракалпаки, разделенные между собой на враждующие роды и племена, подверглись опустошительным набегам войск джуигарского, казахского и хивинского ханов. Свое спасение каракалпаки видели в добровольном присоединении к России. Осуществить эту народную мечту взялся Маман-бий, горячо любящий свою многострадальную родину.В том вошли вторая книга.
«… до корабельного строения в Воронеже было тихо.Лениво текла река, виляла по лугам. Возле самого города разливалась на два русла, образуя поросший дубами остров.В реке водилась рыба – язь, сом, окунь, щука, плотва. Из Дона заплывала стерлядка, но она была в редкость.Выше и ниже города берега были лесистые. Тут обитало множество дичи – лисы, зайцы, волки, барсуки, лоси. Медведей не было.Зато водился ценный зверь – бобер. Из него шубы и шапки делали такой дороговизны, что разве только боярам носить или купцам, какие побогаче.Но главное – полноводная была река, и лесу много.
Как детский писатель искоренял преступность, что делать с неверными жёнами, как разогнать толпу, изнурённую сенсорным голодом и многое другое.
«… «Но никакой речи о компенсации и быть не может, – продолжал раздумывать архиепископ. – Мать получает пенсию от Орлеанского муниципалитета, а братья и прочие родственники никаких прав – ни юридических, ни фактических – на компенсацию не имеют. А то, что они много пережили за эти двадцать пять лет, прошедшие со дня казни Жанны, – это, разумеется, естественно. Поэтому-то и получают они на руки реабилитационную бумагу».И, как бы читая его мысли, клирик подал Жану бумагу, составленную по всей форме: это была выписка из постановления суда.