Миссионер - [57]

Уже возле дома он встретил соседа Перепелиное Яечко. Тот, как и Вася, обрадовался, увидев его целым и невредимым.

– Привет, Американец! Что, уже выписали?

– Привет. Как видишь…

– Да-а-а, попал ты в переплёт. Хорошо ещё, что живой остался… И всё из-за Катюхи. Ну кто б мог подумать! Недотрогу из себя строила…

Аполлон вдруг вспылил, на его лице появилась неподдельная злость:

– Хватит болтать! Завидуешь, наверное, что тебя там не было.

Перепелиное Яечко осёкся, как будто пойманный с поличным, затем сказал:

– Да ты чего? Я ж так. А что ей? Она всё равно уехала.

– Как уехала?

У Аполлона как будто что-то оборвалось внутри.

– А что ты хотел? Какая ей тут теперь жизнь? Так ославилась. Ей вон давеча Саньки Митрофанова жинка в волосья вцепилась, чуть не повыдёргивала все, – Перепелиное Яечко заискивающе смотрел на Аполлона. – А Васькина кобра, так, вообще, обещала глаза повыколоть, чтоб, говорит, бесстыжие твои зенки на чужих мужиков не зыркали… Вот она третьего дня взяла расчёт и уехала.

Аполлон смотрел на Перепелиное Яечко невидящим взглядом.

– А куда? – он и сам не знал, на что надеялся.

– А хрен её знает, куда. Она в отделе кадров Польчихе сказала, что на край света… А на хрена она тебе?

Аполлон рассеянно смотрел куда-то мимо собеседника.

– Десятку я ей должен…

– Тю… Радуйся. Ты её теперь и с милицией не найдёшь!

Аполлон развернулся и, как в тумане, ничего не видя вокруг, побрёл в свою кадепу.

Глава XII

Вечер анекдотов

На Аполлона навалилась страшная, хищная и зелёная, как крокодил, тоска.

Конечно, какая-то там большая и светлая любовь – это всё выдумки для детей. Это только в детстве бывает, что и сердце бешено колотится при встрече, и слова все куда-то улетучиваются, тем более, что язык становится непослушным. Но с известием об отъезде Кати Аполлона охватили такое сожаление, такое отчаяние, такая безысходность, как будто бы он навсегда потерял что-то очень дорогое и родное. Он вспомнил неповторимый запах её золотистых волос, её огромные, то наивные, то уверенно-насмешливые глаза…

Аполлон был очень влюбчивым парнем. Всех женщин, которые встречались ему в жизни, пусть даже некоторые из этих встреч длились всего какие-то считанные минуты, он любил. Каждую по-своему, по-разному, но любил…

Как всё по-дурацки получилось!

Аполлон как сомнамбула добрёл до кровати, плюхнулся на неё лицом вниз и накрыл голову подушкой. В его голове пронеслись все последние события в обратном порядке. "Как перед смертью", – подумалось ему.

Возник вечер накануне смены. Чёртов алкаш Антон! Всё Аполлоново отчаяние вдруг трансформировалось в такую злость на этого Антона, что он даже зарычал под подушкой и заколотил кулаками. Потом злость снова перешла в тоску, тоска – опять в злость, на этот раз на самого себя… В конце концов, растратив всю внутреннюю энергию на эти метаморфозы, Аполлон забылся в тяжёлом, тревожном сне.

Он лежит на больничной кровати. Баба Поля моет пол. Закончив мыть, заботливо поправляет на нём одеяло и выходит из палаты со словами: "Так я скажу Клаве, она придёт. Она такая хорошая, такая красивая!". Открывается дверь, и входит Катя. На ней коротенький белый халатик, туго стянутый поясом на осиной талии. Он садится на кровати и говорит: "Здравствуй, Катя. Как хорошо, что ты пришла!". Она отвечает: "Здравствуй, Аполлон. Только я не Катя, а Клава". Она улыбается, как тогда, когда вошла в душевую, расстёгивает халатик и сбрасывает его на ещё влажный пол. На ней больше ничего нет. "Как ты прекрасна!" – говорит он. "Правда? – спрашивает она. – А разве ты не знал?". "Подойди ко мне", – говорит он. Она подходит к его кровати. Он обнимает её за бёдра, зарывается лицом в мягкие, пахнущие какими-то цветами и химикатами кудряшки на лобке. Тычется в неё, как слепой котёнок, теребит губами шелковистые волосики. Ощущает под губами нежную влажную плоть, целует её. Она поворачивается к нему спиной, кокетливо улыбнувшись, наклоняется, раздвигает пальцами идеально округлившиеся ягодицы. Он слышит её ласковый, сладкий голос: " Милый, полижи и там тоже". Он удивлённо вскидывает брови: "А разве ты моё начальство?". "Я твоя судьба", – отвечает она. "Да, ты моя судьба!" – повторяет он. Он видит перед своим лицом её тонкие изящные пальчики с красивыми розовыми ногтями, и между ними – маленькую тёмную припухлость со сходящимися в центре, в едва заметном углублении, тоненькими лучиками складочек. Это похоже на какой-то маленький сказочный цветок. Нежность переполняет его. Он медленно приближает губы к этому живому, трогательно подрагивающему тончайшими лепестками, цветку. Вдруг прямо перед его лицом появляется какое-то холодно блеснувшее препятствие. Это толстое бутылочное горлышко в блестящей белой фольге. Оно грубо вонзается в цветок, безжалостно вминает его нежные лепестки, раздвигает их своим холодным серебристым телом, проникая всё глубже и глубже. "Нет! Не-е-ет!" – в отчаянии кричит он, ухватившись за это мёртвое тело, изо всех сил препятствуя его продвижению. "И-най и-най", – слышится откуда-то сверху. Он поднимает голову и видит обнажённое упитанное туловище Пети, из-под низа живота которого произрастает большая зелёная бутылка, осквернившая своим металлизированным горлышком божественный цветок. Он видит на бутылке чёрную этикетку с золотистыми словами: "Советское Шампанское". "Не-е-ет!" – снова кричит он с болью в голосе. Петино туловище вдруг подаётся назад, серебристое горлышко бутылки при этом выходит из цветка и, развернувшись, входит ему в рот, прервав крик. Он пытается выдернуть этот красивый кляп изо рта. Сверху вдруг слышится страшный, демонический смех. Он поднимает глаза, и ужас охватывает его – огромная коричневая змея сползает вниз по туловищу. Она с шипением раздувает капюшон, и на его месте возникает знакомое женское лицо. "Я тебе зенки твои бесстыжие повыкалываю", – слышит он, и в тот же миг ощущает, как его шею обвивает скользкий холодный канат. Он хочет вдохнуть поглубже, чтобы издать новый крик безысходности, но во рту у него стеклянный кляп в серебристой обёртке, а горло всё сильнее и сильнее сжимает змеиное тело. Он конвульсивно дёргается, пытаясь одной рукой вырвать изо рта бутылку, а второй ослабить хватку кобры. Он задыхается, стараясь вырваться из этих смертельных объятий. Нечем дышать…