Миссионер - [55]

Аполлон деликатно закинул удочку, а баба Поля как будто этого и ждала. Не было никаких сомнений, что она параллельно вела переговоры насчёт Аполлона и с Клавой. Аполлон уже мог догадываться с большой степенью достоверности, каким неотразимым мужчиной представила его своей племяннице баба Поля. В конце концов, Аполлонова тёзка заявила прямым текстом, что "неча ему по обчежитиям-то мыкаться", и что она, баба Поля, на его месте познакомилась бы с Клавой. O'Кей! Аполлон обещал бабе Поле подумать над этим вопросом до следующей субботы, и обрадованная старушка в подробностях объяснила ему, как найти дом племянницы. На такой, наконец-то, радужной, ноте пребывание Аполлона в больнице и завершилось – вечером его выписали.

На входе в рабочий посёлок, в так называемом Заречье, где стояло несколько одноэтажных домов, окружённых яблоневыми садами, Аполлон встретил Васю. Тот с понурым видом сидел на толстом бревне у сарая возле своего дома. Увидев Аполлона, он обрадовался:

– ЗдорСво, Американец! Жив-здоров? А то мы тебя поначалу уж и похоронили. Пока Романовна в больнице не побывала, так уже слухи пошли, что ты копыта откинул.

– Какие копыта? – Аполлон ещё не был силён в простонародных тонкостях русского языка.

– Да тебя, что, так шибануло, что русский язык забыл?

– А-а-а, – стукнул себя по голове Аполлон, – умер, то есть?

– Во-во. Ну, а вообще, тебе тут уже, как Матросову, памятник хотят ставить. Прямо при жизни – герой!

– Какому Матросову? – опять удивился Аполлон – в Штатах свои герои.

– Как какому? Александру… Ну точно, память у тебя, видать, хорошо задело.

– Да-а-а… "Что-то с памятью моей стало", – вспомнил Аполлон слова слышанной недавно по радио песни и глуповато улыбнулся.

И, боясь окончательно запутаться во всех этих неизвестных ему откинутых копытах и Матросовых, поспешил переменить тему разговора. Вернее, перевести ту же тему в новое русло:

– Слушай, Вася, ты расскажи, что там случилось-то? А то тётя Дуся так толком ничего мне и не объяснила.

Вася опять погрустнел, в отчаянии махнул рукой:

– Да котёл шарахнул. Вот теперь понаехало всяких сыщиков, козла отпущения ищут. А стрелочником кто окажется? Вася, конечно… Да ты садись, чего стоишь-то? В ногах правды нету.

Аполлон сел рядом с ним на бревно.

– Так отчего он шарахнул-то? Это же ваше с Митрофановым хозяйство.

– Да-а-а, – замялся Вася, – как назло, всё один к одному получилось в ту смену.

Он достал из нагрудного кармана рубашки замусоленную пачку "Примы", закурил.

– Ты же сам мне говорил, что "ни в жисть не шарахнет, потому как на таком угле и борща не сваришь, – передразнил Васю Аполлон.

– Говорил… А теперь вот говорю, что всё один к одному. Уголь в ту смену хороший оказался – когда-то пару машин завезли… Чёрт, это ж надо, что как раз в ту ночь до него очередь дошла!

– А куда ж вы с Саней смотрели?

Аполлон прекрасно знал, куда смотрели накануне взрыва и Вася, и Саня Митрофанов, но сделал вид, что ничего не знает.

– Куда-куда… – огрызнулся Вася, – раскудахтался, как беременная курица. Один ты, наверно, и остался, кто не знает, куда. Уже весь посёлок гудит, как трансформаторная будка. Сплетни всякие развели. А всё эта Зинка, сучка!

Он зло сплюнул, втёр плевок в пыль стоптанным башмаком.

Аполлону было интересно услышать всю историю в Васиной интерпретации. Да и подробности не мешало бы узнать.

– Так расскажи, что там эта Зинка учудила. А то я и вправду ничего не знаю.

– Стерва она, вот и всё. Язык, как помело.

Вася помолчал, сделал пару затяжек, видно, раздумывал – рассказывать или нет. В конце концов, решил, что всё равно Аполлон всё узнает, только сплетен разных наслушается, лучше уж пусть всё узнает от него, Васи.

– Я в ту смену тверёзый, как стёклышко, был. У нас с Санькой договорённость такая – один всегда на смене должен быть на ногах. Так как раз моя очередь была. А он говорит: "Пойду бражки выпью". И ушёл. Я угольку подкинул, сижу, леску распутываю: короед мой, два года ему, до спиннинга, засранец, добрался. Тут прибегает Санька, как будто ему в жопу перцу насыпали. Дай закурить, говорит, а самого аж руки трусятся. Я ему говорю: " Ты ж уже третий день, как бросил". А он разорался, кричит, аж слюнями брызгает: "Мне, зараза, не дала, а этому пентюху…". "Да что случилось-то?" – спрашиваю. "Что-что? – говорит. – Там в бане Петя Катюху дрючит, да ещё раком". Я ему: "Врёшь". А он мне: "Ну иди сам посмотри, если мне не веришь". А потом: "Стой, – говорит, – пойдём вместе. Пусть теперь только попробует не дать… Ты ж тоже всё хотел ей засадить…".

Вася прервал повествование, делая последние поспешные затяжки; щелчком отправил окурок в бурьян.

– А ты скажи мне, Американец, кто ей не хотел засадить? – он испытующе посмотрел на Аполлона. – Ну, разве что, только ты… Так она ж, мандавошка, и близко никого не подпускала… Ну вот. Я ему и говорю, а кто, мол, пар держать будет? А он говорит: "Давай сейчас раскочегарим хорошенько, и пойдём". Ну мы и поддали жару. Кто ж думал, что как раз хороший уголь пошёл? Мы ж тогда и не глядели, что кидали – не до угля было… А когда в баню пришли, там уже кроме Пети Колян с Кольком были. А Катька как с цепи сорвалась, и просить не надо было – всех подряд принимала. Видно, пентюх этот, Петька, здорово её раздраконил – у него елдак, как бутылка из-под шампанского. Так она сама ещё такие штуки выдумывать начала, что тебе в жисть даже и не приснится. Стосковалась, видно, в разнос пошла. И то, почти год держалась, как целка какая. Вот это баба, я тебе скажу!..