Мисс Кэрью - [93]

— Ну, откуда мне это знать? — в свою очередь спросил рассудительный Баттисто. — Она любит меня, а я люблю ее — вот и все.

— А как ее зовут?

— Маргарита.

— Очаровательное имя! И она сама наверняка такая же красивая, как и ее имя. Вы сказали, что она прекрасна?

— Я ничего об этом не говорил, — сказал Баттисто, отпирая зеленую коробку и вынимая одну за другой свои красивые вещицы. — Вот, смотрите! Вот эти картины, инкрустированные маленькими камешками, — римская мозаика, а эти цветы на черном фоне — флорентийская. Земля сделана из твердого темного камня, а цветы — из кусочков яшмы, оникса, сердолика и так далее. Эти незабудки, например, — кусочки бирюзы, а этот мак вырезан из куска коралла.

— Мне больше нравятся римские, — сказал Кристиан. — Что это за место, со всеми этими арками?

— Это Колизей, а тот, что рядом с ним, — собор Святого Петра. Но мы, флорентийцы, мало заботимся о римской работе. Они и вполовину не так хороши и не так ценны, как наши. Римляне создают свои композиционные мозаики.

— Композиция или нет, но мне больше нравятся маленькие пейзажи, — сказал Кристиан. — Особенно вот этот, с островерхим зданием, деревом и горами на заднем плане. Как бы мне хотелось подарить ее Марии!

— Вы можете купить ее за восемь франков, — ответил Баттисто. — Вчера мы продали две таких же по десять за штуку. Это гробница Кая Цестия, недалеко от Рима.

— Гробница, — повторил Кристиан, заметно встревоженный. — Дьявол! Это был бы совсем не подходящий подарок невесте.

— Она никогда не догадается, что это гробница, если вы ей не скажете, — пожал плечами Стефано.

Кристиан покачал головой.

— Это было бы равносильно тому, чтобы обмануть ее, — сказал он.

— Нет, — вмешался мой брат, — обитатель этой гробницы умер восемнадцать или девятнадцать столетий назад. Большинство людей забыли, что в этой гробнице кто-то когда-то был похоронен.

— Восемнадцать или девятнадцать сотен лет! Значит, он был язычником?

— Несомненно, если под этим вы подразумеваете, что он жил до Христа.

Лицо Кристиана просветлело.

— О! Это решает вопрос, — сказал он, вытаскивая свой маленький холщовый кошелек и сразу же выплачивая деньги. — Гробница язычника так же хороша, как если бы это сооружение вообще не было гробницей. Я сделаю из нее брошь в Интерлакене. Скажите мне, Баттисто, что вы привезете домой в Италию для своей Маргариты?

Баттисто рассмеялся и звякнул своими восемью франками.

— Это зависит от торговли, — сказал он, — если мы получим хорошую прибыль до Рождества, я смогу привезти ей швейцарский муслин из Берна; но мы торгуем уже семь месяцев, и едва заработали сто франков сверх наших расходов.

После этих слов разговор перешел на общие темы, флорентийцы заперли свои сокровища, Кристиан застегнул свой рюкзак, после чего все вместе, включая моего брата, они спустились вниз и позавтракали на свежем воздухе возле гостиницы.

Это было великолепное утро, безоблачное и солнечное, с прохладным ветерком, который шелестел в виноградных лозах на веранде и отбрасывал на стол колеблющиеся тени зеленых листьев. Повсюду вокруг них возвышались огромные горы, с их бело-голубыми ледниками, спускавшимися до края пастбищ, и сосновыми лесами, мрачно поднимающимися по их склонам. Слева — Веттерхорн; справа — Эйгер; прямо перед ними, ослепительный и нетленный, как вершины из матового серебра, Вишер-хорнер, сгрудившийся на краю ледяной пропасти. Позавтракав, они попрощались с хозяйкой и, взяв в руки горные посохи, направились по тропинке к Венгернским Альпам. Наполовину освещенная, наполовину в тени — лежала тихая долина, усеянная фермами и пересеченная молочно-белым потоком, который выбивался из-под ледника. Трое молодых людей быстро шли вперед, их голоса то и дело сбивались на дружный смех. Моему брату почему-то стало грустно. Он задержался позади и, сорвав маленький красный цветок, смотрел, как он уносится потоком, словно жизнь в потоке времени. Почему у него было так тяжело на сердце, и почему у них на сердце было так легко?

По мере того как проходил день, меланхолия моего брата и веселье молодых людей, казалось, усиливались. Полные молодости и надежды, они говорили о радостном будущем и строили воздушные замки. Баттисто, ставший более общительным, признался, что жениться на Маргарите и стать мастером мозаики — это было бы исполнением самого заветного желания его жизни. Стефано, не будучи влюбленным, предпочитал путешествовать. Кристиан, который казался самым преуспевающим, заявил, что его заветной мечтой было арендовать ферму в его родной долине Кандер и вести патриархальную жизнь своих отцов. Что касается торговли музыкальными шкатулками, сказал он, то для этого нужно жить в Женеве; но, со своей стороны, он любил сосновые леса и снежные вершины больше, чем все города Европы. Мария тоже родилась в горах, и ее сердце разбилось бы при одной только мысли о том, что ей придется всю жизнь прожить в Женеве и никогда больше не увидеть Кандер-Тай. Они шли, болтая подобным образом; утро сменилось полднем, и компания немного отдохнула в тени гигантских елей, увешанных развевающимися флагами из серо-зеленого мха.