Мисс Черити - [44]
Я демон, кар-кар!
Довольная своим произведением, но замученная моделью, я изгнала Петруччо назад к Табите. В любом случае пришла пора чистить мой скромный зверинец — нудная работа, о которой Табита и слышать не хотела. Со временем мне удалось заручиться помощью Глэдис, но взамен приходилось выслушивать ее болтовню о Джеке Борроу и Патрике О’Ниле. Начинали мы с клеток Джулиуса и Кука, потом меняли подстилку Питеру и Милдред, убирали старые газеты из-под насеста Маэстро, подливали свежей воды Дорогуше Номер Два. Мэри приносила с кухни очистки и объедки, которые распределялись согласно предпочтениям обитателей зверинца. По мере возможности мы вносили разнообразие в их рацион, добавляя живые деликатесы: земляных червей, улиток, мух, пауков, мышей для Маэстро (который заглатывал их в один присест, а потом еще некоторое время сидел с мышиным хвостом, свисающим из клюва).
«Как вы это терпите?!» — с отвращением спрашивала меня Глэдис.
Таков закон природы, Глэдис. Есть или быть съеденным.
Приближалось обеденное время.
Поскольку мама спала допоздна, обедала я одна, в классной комнате.
В тот день должно было случиться выдающееся событие. Одна из девиц Гардинер, любительница живописи, вела меня в галерею Гросвенор, на большую выставку Констебла. Сестры Гардинер (Эми и Уинифред), добрейшие создания, но без гроша за душой, походили на чистеньких, ленивых и любивших вкусно поесть старых кошечек. Они были из хорошей семьи, поэтому их часто приглашали в гости на чай или обед, где девицы Гардинер украдкой поглощали чудовищное количество еды. В течение всей последующей недели они переваривали ее, как удавы. В тот день мисс Эми Гардинер как раз заканчивала свой пищеварительный цикл и пребывала в некотором беспокойстве.
Мама не пойдет, мисс Гардинер. Думаю, мы можем ехать.
Подождем, пожалуй. Мой племянник пошел за фиакром для нас.
Я насторожилась. До сих пор никто не упоминал никакого племянника. Вскоре Глэдис доложила, что «господин с каретой прибыли». Знакомство состоялось прямо на тротуаре. Господином оказался двоюродный племянник сестер Гардинер, мистер Том Брукс. Фамильное древо Гардинеров отличалось чрезвычайной ветвистостью, а мистер Том Брукс был одним из свисавших с дальних его ветвей сухофруктов. Рост его не превышал метра шестидесяти, вместе с каблуками и цилиндром. К тому же он был на редкость узкоплеч, будто в детстве его прищемили дверью, да так и оставили. Я, конечно, сообразила, что мама и мисс Гардинер затеяли свести меня с этим примечательным образом английского мужчины.
Садитесь же, мисс Гардинер.
Ну что вы, нет, мисс Тиддлер, сначала вы! Садитесь, пожалуйста.
Она так старалась подчеркнуть свою незначительность, что мне стало совершенно ясно: вряд ли я получу от поездки ожидаемое удовольствие. Но зато я могла не беспокоиться, о чем беседовать с мистером Бруксом. Он сразу же заговорил о фиакрах и о том, как сложно их поймать, когда они нужны, и как они встречаются на каждом углу, когда их не ищешь. Засим последовала череда рассказов о случаях из жизни его знакомых, которые находили фиакр, когда тот не слишком-то был нужен, и о том, как в дождливый день найти фиакр не представлялось возможным. От фиакров мистер Брукс перешел к кучерам. Такой-то кучер ему то-то сказал вчера, на что он ответил то-то, что, в свою очередь, напомнило ему о приятеле, который утверждал обратное сказанному кучером, который настаивал на противоположном. Так мы доехали до галереи. Мистер Брукс подал мне руку, и, пока мы за три шага преодолели расстояние, отделявшее нас от входа, я заметила, что я выше даже его цилиндра. Но мистера Брукса, похоже, это совершенно не смущало, тем более что в разговоре он смотрел не в глаза, а вниз, обращаясь по большей части к моим туфлям. Дверь галереи Гросвенор открылась с трудом, что позволило мистеру Бруксу пуститься в рассказ о трудно открывающихся дверях и об одном его приятеле, который однажды еле-еле закрыл дверь, которая не желала закрываться. Мне все больше хотелось треснуть мистера Брукса зонтиком по голове, но я не стала этого делать, чтобы не дать повод для очередной истории про приятеля, которого однажды треснули зонтиком по голове.
Как только я увидела первый висящий на стене пейзаж, внутри меня воцарилась благоговейная тишина. Констебл — один из самых любимых моих художников. Он не устает признаваться в любви к английской провинции, к одиноким неохватным вязам, к равнинам и пологим холмам с овечками и коровами; к ивам, отраженным в речной излучине. Погрузившись в созерцание его мастерски выписанной «Мельницы в Стратфорде», я услышала, как вода льется из шлюза, почувствовала запах тины и сгнивших досок, витающий у старой мельничной плотины. Мистер Брукс тем временем вещал про одного знакомого из Стратфорда, который обязательно бы подружился с мистером Констеблом, успей он родиться ранее кончины последнего.
А у вас случайно нет приятеля, который был бы немым, мистер Брукс?
Немым?
Домой мы возвращались в полной тишине. Ужин с родителями тоже прошел в молчании; и только после еды мама спросила, виделась ли я сегодня с мисс Гардинер.
