Мишкина каша - [25]

Едва овладев речью, он начинает одолевать взрослых тысячью «почему», «зачем», «что», «как», «для чего» и тому подобных вопросов. Стоит послушать, как ребёнок спешит похвастать знаниями, которые только что приобрел, как он тут же пускает в ход новое, только что услышанное слово, и нам станет ясно, как высоко он ценит каждое своё новое приобретение в области знания.

Утоляя свою жажду знания, усвоив, например, новое слово, познакомившись с неизвестным ему до того предметом, ребёнок испытывает удовольствие, которое всегда сопутствует удовлетворению того или иного инстинкта. Однако в этом случае ребёнок не может ещё насладиться в полную силу радостью, поскольку, узнавая что-либо новое, он в то же время убеждается, что чего-то, однако, ещё не знал, получает как бы упрёк в незнании, а следовательно, и в собственной неполноценности, что неприятно для его самолюбия.

Зато наиболее остро ребёнок осознаёт, что он что-то знает, умеет, когда замечает, что кто-то другой этого ещё не знает или не умеет. Радость его при этом не осложняется никакими посторонними соображениями и бывает так велика, что находит выражение в смехе. Так, ребёнок может обрадоваться и засмеяться, заметив на ком-нибудь погрешности туалета: надетую задом наперёд рубашку, перепутанные ботинки, неправильно застёгнутые пуговицы или услышав неправильно произнесённое слово. Конечно, к этому времени он сам уже должен знать, как надо надеть рубашку, застегнуть лифчик или произнести данное слово. Ребёнок, усвоивший необходимость содержания в чистоте рук и лица, может посмеяться над испачканной физиономией своего сверстника, а ребёнок, узнавший, что в обществе не принято появляться голым, обрадуется, увидев малыша, который без стеснения ходит в одной рубашонке, не достающей ему до пупка.

Несколько позже ребёнок узнает, что нужно быть не только сильным, умелым, ловким, но также смелым, решительным, находчивым, умным, внимательным, вежливым, настойчивым в достижении цели, доброжелательным к другим людям и т. п. Теперь он может испытать чувство радости за себя, увидев вдруг, что кто-нибудь трусит, иначе говоря, не умеет быть храбрым или не знает, что нужно быть храбрым; может испытать радость и рассмеяться, услышав грубый ответ своего сверстника кому-нибудь из старших. Ведь тот, кто отвечает грубо, должно быть, не знает, что нужно быть вежливым. Точно так же, эмоция радости может быть возбуждена чьей-либо ненаходчивостью, несообразительностью, недостатком ума, то есть глупостью. Во всех этих случаях ребёнок радуется не чьей-то неловкости, незнанию, слабости или неумению, а своему собственному знанию, умению, ловкости, осведомлённости и т. д.

Необходимо учесть, что человек, в каком бы возрасте он ни находился, может познавать других только через самого себя, невольно ставя себя на место другого, сравнивая чьё-либо поведение со своим собственным. Заинтересовавшись чьим-либо поступком, мы и сами мысленно поступаем подобным или противоположным образом в зависимости от наших воззрении на жизнь. Весь этот процесс протекает в нашем мозгу очень быстро, незаметным для сознания образом, как бы помимо участия нашей воли, и мы даже не замечаем, что смеёмся в таких случаях своим собственным мыслям, своим представлениям, порождающим в нас радостную эмоцию, а вовсе не тому, что с кем-то случилось что-то для него нежелательное.

Особенно сильно это сказывается в детстве, когда у ребёнка, как уже говорилось, уже есть сопереживание, но ещё нет сочувствия, то есть когда человек ещё всецело занят самим собой и ему ещё не приходит в голову заинтересоваться тем, что происходит в голове у другого. Ничего не зная о сочувствии к людям, ребёнок в то же время не знает и о том, что к ним можно относиться несочувственно или враждебно. Привычка смеяться над известного рода неудачами, промахами, ошибками, недостатками возникает у нас в детстве. Именно поэтому такой смех и у взрослого человека не имеет характера злорадства или недоброжелательства. Злорадствуя, человек испытывает радость от сознания, что с кем-то случилось зло, мы же, смеясь в таких случаях, как раз не отдаём себе отчёта в том, что случившееся с кем-то является для него злом. Ход наших мыслей как бы по установившемуся ещё в детстве привычному пути приводит к образованию радостной эмоции, но если мы подумаем вдруг, что случившееся нежелательно для осмеиваемого, то наши мысли могут принять другое направление, и мы уже не засмеёмся.

Таким образом, смеясь в подобного рода случаях, мы не осознаём, что испытываемая нами радость возникает при виде того или иного недостатка или неудачи нашего ближнего, то есть чего-то нежелательного для него самого. Выражающий эту эмоцию смех имеет характер неосознанного, безотчетного, инстинктивного или условно-рефлекторного сигнала вроде сигнала, предупреждающего об опасности, или призывного крика животных. Каждый раз, когда по нашему адресу раздаётся этот сигнал, мы понимаем, что сделали не то, что нужно, не так, как нужно, или не так, как принято делать. В результате такой смех имеет воспитательный характер: он как бы поучает отдельных членов общества, как бы осуждает их неправильные действия, поэтому обычно называется осуждающим смехом.