Мишка косолапый гору перелез - [15]

— Да нет, — слегка опешил Грант. — Нет. Я совершенно не к тому. Я пришел вовсе не жаловаться.

— А-а, — протянула она. — Ну, тогда простите. Я думала, вы об этом.

Вот все, что она сумела из себя выжать в смысле извинений. Раскаяния в ее тоне не чувствовалось. Чувствовалось, что она разочарована и смущена.

— Ну, так зайдите тогда, что ли, — сказала она. — А то от двери сквозняк жутчайший. Сегодня не так тепло, как кажется.

Так что даже в дом попасть — уже была победа. Не думал он, что дело пойдет столь тяжко. Какую-то он не такую от Обри жену ожидал. Думал увидеть разволновавшуюся домоседку, обрадованную неожиданным визитом; женщину, которой его доверительный тон будет маслом по сердцу.

Она провела его мимо входа в гостиную, объяснив:

— Придется сесть в кухне, чтобы мне было слышно, как там Обри.

Гранту бросились в глаза двухъярусные занавеси на окне гостиной: оба яруса синие — одна занавеска полупрозрачная, другая шелковистая с блеском, а рядом обитая такой же синей тканью софа плюс кошмарный блеклый ковер и множество сверкающих зеркал и безделушек.

У Фионы для этих занавесочек с рюшечками было какое-то особое словцо; она его произносила насмешливо, хотя почерпнула от женщин, которые им пользовались на полном серьезе. Всякая комната, где красоту наводила Фиона, становилась светлой и пустой; она бы поразилась, увидев, как много всяких финтифлюшек можно сгруппировать в таком ограниченном пространстве. А вот словцо… Грант думал, думал, да так его и не вспомнил.

Из помещения, примыкающего к кухне (терраса, не терраса — что-то сплошь застекленное, хотя и прикрытое ставнями от яркого, почти уже летнего солнца), слышалось бормотание телевизора.

Обри. Объект молитвенного обожания Фионы сидел всего в нескольких шагах и, судя по звукам, смотрел бейсбол. Жена к нему заглянула, спросила, как ты там, о’кей? — и притворила дверь, оставив щелку.

— Может, заодно выпьете чашечку кофе? — спросила она Гранта.

— Спасибо, — сказал он.

— Спортивный канал. В прошлом году под Рождество его настроил ему мой сын. Не знаю даже, что бы мы без этого делали.

На кухонных полках были собраны все, какие только можно, кухонные агрегаты и причиндалы — кофемашина, кухонный комбайн, станочек для точки ножей и множество других приспособлений, ни названия, ни назначения которых Гранту были неведомы. Все выглядело новым и дорогим, как будто только что вытащено из коробок или каждый день начищается.

Он решил, что неплохо было бы продемонстрировать восхищение. Восхитился кофемашиной, которую она в тот момент заправляла, и сказал, что они с Фионой всегда хотели купить как раз такую. Чистой воды неправда: Фиона души не чаяла в кофеварке европейского производства, наливающей всего по две чашки за раз.

— Это подарки, — сказала женщина. — От сына и его жены. Они живут в Камлупсе, Б. К.[13]. Присылают и присылают, уже девать некуда. Лучше бы эти деньги потратили на то, чтобы лишний раз приехать да увидеться.

— Наверное, заняты собственной жизнью, — философски предположил Грант.

— Ну, не так уж и заняты, если прошлой зимой ездили на Гавайи. Это было бы простительно, кабы у нас был кто-нибудь еще из родственников где-то поближе, к кому можно было бы обратиться. Но он единственный.

Тут подоспел кофе, и она разлила его в две коричневые с зеленым керамические кружки, которые сняла с культяпок ампутированных ветвей керамического дерева, стоявшего на столе.

— Вот так на людей и нападает одиночество, — сказал Грант. И продолжил, решив не упускать момент: — Когда лишаешься возможности видеться с тем, к кому привязан, подступает печаль. Вот и с Фионой это происходит. С моей женой.

— Но вы, кажется, говорили, что ездите к ней, навещаете…

— Это — да, — сказал он. — Но дело не в том.

После чего, как в омут головой, выдал ей просьбу, с которой явился. Не могла бы она рассмотреть возможность иногда привозить Обри в «Лугозеро»? Чтобы он туда наведывался — ну, скажем, раз в неделю. Пансионат ведь всего в нескольких милях, вряд ли это так сложно. Или если у нее не найдется времени (это не было у Гранта домашней заготовкой, он даже сам испугался того, что говорит), он мог бы сам отвозить туда Обри, никакого труда ему это не составит. Он уверен, что справится. А она в освободившееся время могла бы отдохнуть.

Пока он говорил, она совершала медленные движения сомкнутыми губами и спрятанным за ними языком, будто пытаясь распробовать некую сомнительную приправу. Принесла ему молока заправить кофе и тарелочку с имбирным печеньем.

— Домашние! — сказала она, выставляя тарелочку на стол. Но таким тоном, в котором радушия не было и следа — скорее вызов. И, замолчав, принялась усаживаться, подливать в свой кофе молоко и размешивать ложечкой.

Потом сказала «нет».

— Нет. Я не могу вам этого позволить. А причина… причина в том, что я не хочу его расстраивать.

— А почему это должно его расстроить? — с искренним удивлением проговорил Грант.

— Да, расстроит. Конечно. Так поступать не годится. Сперва взяла домой, а потом — здрасьте! — повезла обратно. То домой, то обратно… — это будет сбивать его с толку.

— Но разве нельзя объяснить ему, что он туда будет ездить всего лишь с визитами. Неужто он не поймет смысла всего этого?