Мишель Фуко в Долине Смерти. Как великий французский философ триповал в Калифорнии - [24]

— Во-вторых, — продолжил Фуко, — если говорить о Калифорнии, мне также нравится, что слово «гомосексуалист» больше не значит здесь ничего особенного. Порой кажется, словно оно даже отсутствует в лексиконе местных жителей. Обычно, когда люди используют его или слово «гей», у меня создается впечатление, что они говорят о прокаженном. Это не касается Калифорнии. Здесь можно спокойно рассуждать о гомосексуальности. Здесь это слово не имеет негативного смысла. А связанное с ним поведение не ассоциируется с извращением.

— Вы все еще читаете литературу о равноправии геев, — не сдавался все тот же студент. — Журнал «Адвокат», например?

— Само собой, я подписан на него и читаю очень внимательно, — ответил Фуко.

В час ночи я спросил Мишеля, не хочет ли он вернуться в мотель и немного отдохнуть. Он сказал, что ему будет приятно прогуляться туда пешком, но, конечно, я настоял, что отвезу его. Через несколько минут он был готов отравиться в путь. В доме еще хватало гостей.

Я надеялся, что все тоже заспешат домой, как только я громогласно объявлю, что Мишель уезжает. Его явно застало врасплох то, что я позволил себе привлечь всеобщее внимание к нему, в результате я сам почувствовал себя очень неловко. В тот момент я понял, насколько Фуко ненавидел «стоять в свете рампы». Понятно, его огорошила моя выходка.

Однако она имела одно хорошее последствие. Как раз когда мы выходили наружу, к Мишелю подошел мой друг Дэвид, настоящий человек-гора. Он посетовал по поводу того, что им не удалось поговорить этим вечером, и поблагодарил Фуко за его книги. Он сказал, что в восторге от них и что очень рад его приезду в Клермонт. Мишель поблагодарил его, а как только мы сели в машину, спросил меня с энтузиазмом, какого я тогда никак не ожидал от него, рассказать ему что-нибудь о молодом мужчине, с которым он сейчас разговаривал.

— Он магистрант и проходит обучение в рамках программы «Европейские исследования», — сказал я Фуко. — Тема его диссертации — сравнение ваших работ с работами Р. Д. Лэйнга. Мы знакомы уже три года. Судьба свела нас на востоке, и именно благодаря нашей дружбе я оказался в Калифорнии. Этим летом он живет в лачуге в горах недалеко отсюда.

У Фуко загорелись глаза. Когда я предложил утром заехать к Дэвиду в Медвежий каньон, он с радостью согласился.

Тропинки Медвежьего каньона

На следующее утро Мишель сказал, что он не смог заснуть. Почти сразу же после возвращения в унылый мотель ему снова захотелось на вечеринку. Он чуть не побежал назад, так расстроился, что сам отказался от удовольствия, которое мог получать, находясь там. И все равно, даже толком не отдохнувший, он выглядел бодрым и спокойным.

Мы отправились в путь и пятнадцать минут ехали по горам до Маунт-Болди по дороге, над которой растущие по ее краям цветущие кусты ракитника своими ветками образовали некое подобие желтой крыши. Добравшись до поселка, мы повернули налево в сторону пожарной станции на дорогу, ведущую к парковочной площадке, находящейся у входа в Медвежий каньон. Там мы присоединились к группе из шести молодых мужчин, четверо из которых жили в лачугах в самом каньоне, образовав что-то вроде небольшой даосской коммуны. Мы пошли на шум водопада по тропинке, окаймленной большими туями и соснами. Мускусный запах чапарреля возбуждающе действовал на нас.

Мы не спеша шагали через лес, а когда подъем стал достаточно крутым, начали двигаться гуськом. С нашей тропинки был хорошо виден искрящийся в лучах солнца ручей. Вокруг цвели цветы, среди которых своей красотой выделялись огненно-красные кастиллеи и бледно-желтые флоксы.

Фуко дружелюбно болтал с нашими спутниками. Примерно через час мы достигли самой верхней лачуги, удивив своим появлением ее обитателей-даосов.

— Дэвид, — позвал я, когда моя собака Скади побежала навстречу его собаке Крине. — Я привел вам Мишеля.

И сейчас на поляне, где мы с Дэвидом часто говорили о Фуко, с нами оказался он сам, что напоминало волшебство: «слово обрело плоть».

Дэвид, высокий, широкоплечий, поджарый, голый по пояс и в коротко обрезанных джинсах, открыл дверь и вышел на крыльцо, нависавшее над руслом ручья.

— Добро пожаловать! — сказал он возбужденно. — Я приготовлю кофе.

Когда мы вошли внутрь, Дэвид убирал коврик, который он использовал для утренних занятий йогой. Он показал Мишелю кухню с плитой и холодильником. Потом они вместе поднялись по лестнице на чердак и полюбовались мансардными окнами на крыше, которые Дэвид установил сам. Затем мы осмотрели первый этаж его бунгало, где находился душ с теплой водой, после чего расположились у камина в гостиной и слушали стерео, сперва кантри-музыку, потом Моцарта и Малера. В конечном итоге Дэвид позвал нас на крыльцо, чтобы мы посмотрели на водный поток, бурлящий под нами. Оно фактически представляло собой шалаш, нависавший над склоном среди вершин огромных пиний и сосен. Чуть позже там все собрались попить кофе и поговорить.

Кал, коренастый, хорошо сложенный мужчина где-то тридцати с небольшим лет, сел рядом с Мишелем. У него были шикарные усы, он изучал психологию и жил с группой друзей в доме, окруженном апельсиновыми деревьями. Недавно после приема ЛСД у Кала случилась столь тревожное видение, что он решил провести небольшое расследование. В результате ему удалось выяснить, что отец, которого он боготворил, на самом деле оказался дрянным и меркантильным человеком, ненавидимым собственными рабочими и презираемым партнерами. Это открытие привело к разрыву между ними. Намедни он пришел к нам домой поздно ночью, сел на крыльце и горько рыдал по поводу своего разочарования. Утешив Кала с помощью рассуждений Лэйнга из «Политики переживаний», я отвел беднягу к его новой семье в апельсиновую рощу.