Мишель Фуко в Долине Смерти. Как великий французский философ триповал в Калифорнии - [23]

Другой напыщенный и, в отличие от меня, имеющий постоянный контракт профессор, раздуваясь от важности, пропыхтел:

— Что вы думаете о Камю?

— Было бы интересно посмотреть, как он повел бы себя во время революции в Алжире. Какое разочарование, что он получил Нобелевскую премию по литературе как француз, когда она присуждалась ему одновременно как французу и алжирцу. Это, пожалуй, указывает, на чьей стороне он находился бы во время гражданской войны.

Разговаривая с Бритом, студентом, первым показавшим мне Фуко в Ирвайне, Мишель поинтересовался, что именно он изучает. Тот рассказал ему, что проходит обучение в рамках программы «Европейские исследования». Брит в свою очередь спросил его, насколько важно для студента магистратуры концентрироваться на литературе.

— Вы не должны тратить время на ее изучение в качестве отдельной дисциплины, — ответил Фуко. — Изучайте, как работают механизмы власти в нашем обществе.

— Каково ваше впечатление от Стэнфорда? — спросила его Филлис Джонсон, чья подружка собиралась преподавать там. Фуко в ответ сложил пальцы рук в виде рамки. Смех окружающих заглушил музыку.

— На мой взгляд, он зауряден, как квадрат, — сказал Фуко.

— Но меня очень заинтересовало происходящее в Беркли, — добавил он. — Это место, за которым стоит понаблюдать, там есть свои особенности. Когда я читал публичную лекцию у них вскоре после приезда, мне показалось, словно меня и аудиторию разделяла огромная дистанция. Все мероприятие получилось слишком чопорным и формальным. В Ирвайне такого, к счастью, не повторилось. Группа реагировала более живо. Стэнфорд, напротив, показался мне безнадежным.

— Да, там все примерно как здесь, — вмешался я в разговор. — Как вам нравится работать в Беркли?

— Ну, их кафедра французского языка пригласила меня преподавать литературу, но это было абсолютно неправильно, так как я не люблю этот предмет. Они немного недовольны мной, поскольку большинство студентов на моем курсе с исторического факультета.

— Что происходило в университете Беркли, когда Сайгон пал под натиском северо-вьетнамских войск и американцы покинули Вьетнам? — спросил я.

— Совсем ничего. Ни-че-го! — ответил Фуко, стараясь продемонстрировать свое разочарование. — Европейцы явно правы, считая, что в Беркли по-прежнему преобладают радикальные взгляды, как это было в шестидесятые годы.

Эл Франкен, комик, позднее блиставший в телевизионном шоу «Субботним вечером в прямом эфире», а потом решивший стать сенатором, спросил Мишеля, какая команда, по его мнению, выиграет чемпионат США по бейсболу. Мишель рассмеялся и в шутливой манере отказался от роли пророка. Но он уверил Эла, что интересуется спортом, поддерживает форму, катаясь на велосипеде и делая гимнастику.

Группа студентов сразу предложила ему на следующий день совершить велопрогулку по горной дороге до находящего по соседству года Глендора. Мишель с энтузиазмом воспринял эту идею, однако сомневался, найдется ли у него время, поскольку на следующий день после обеда ему требовалось вернуться в Сан-Франциско.

В КАКОЙ-ТО МОМЕНТ во время вечеринки Фуко вышел на крыльцо, потянулся и уставился на луну.

— Я пытаюсь повторить то состояние, в котором мой разум находился в Долине Смерти, — сказал он мне. — Но это очень трудно. Похоже, ничего не получится без помощи галлюциногена.

Несколько раз он всем своим видом демонстрировал мне свою признательность, когда я спасал его от лавины философских вопросов. Однако ему удавалось постоянно сохранять учтивость, даже когда его собеседники становились слишком навязчивыми. После того как Мишель провел какое-то время в небольшой разнополой компании, один из входивших в нее мужчин наклонился и поцеловал его в губы. Мишель вернул ему поцелуй по-настоящему нежно. А затем все они окружили Фуко, и он несколько раз обменялся с каждым из них поцелуями и объятиями.

Какой-то молодой мужчина приблизился к Фуко и признался ему, что он гомосексуалист. Он поблагодарил Фуко за его работу, поскольку благодаря его деятельности «равноправие сексуальных меньшинств и тому подобные вещи могли стать возможными».

В ответ Фуко сказал:

— Мне очень приятно слышать это, но на самом деле моя работа не имеет никакого отношения к равноправию сексуальных меньшинств. Я никогда ничего не писал на эту тему.

— Как вам жилось, пока движение геев не набрало силу? — спросил тот же студент потом.

— Вы, возможно, не поверите в это, — ответил Фуко, — но мне действительно нравилась ситуация, когда все было скрыто завесой тайны. Это напоминало подпольную деятельность, возбуждающую и немного опасную. Дружба многое значила, она требовала большого доверия, мы защищали друг друга, связывались между собой с помощью секретных кодов.

— Что вы думаете о равноправии геев сейчас?

— Во-первых, по-моему, термин «гей» устарел, безусловно, все такие термины означают специфическую сексуальную ориентацию. Причина этого — трансформация нашего понимания сексуальности. Под каждым из них ведь подразумевается некое пространство поиска наслаждения, границы которого навязаны нам нашим словарным запасом. Люди ни то и ни другое, их нельзя просто разделить на геев и натуралов. Существует бесконечное множество форм того, что мы называем сексуальным поведением, и терминов, препятствующих всем им вступить в игру, то есть таких, которые стереотипируют поведение, неверных по своей сути и сбивающих с толку.