Миша + Ася - [4]

Им повезло —им удалось всего за сто рублей в месяц снять две комнаты в трехкомнатной квартире: огромная прихожая, просторная кухня. Счастьем этим они дорожили вот уже целый год и лебезили перед хозяйкой, которая, получив очередную квартплату, стращала их неопределенностью своих планов: де, сын с семьей намедни писал и грозился приехать, но когда точно, не пишет… Вы бы обойки посменяли —вымогала она. Обои в комнатах живописно ободраны–побочный результат тотальной войны с клопами. Вроде клопов удалось выкурить, но комнаты напрочь потеряли жилой вид. Миша оклеивать стены отказывался категорически: «Меня уже тошнит благоустраивать чужие квартиры, а потом выселяться из них!» — объявил он Асе. «И тебе клеить не советую — хозяйка нас потом выселит за милую душу и кому подороже сдаст. Давай и остатки сдерем, чтобы совсем на пещеру походила…» Лея особенно не спорила — раз уперся, значит, не будет, да и прав он — но достала картинок разных, плакатов и наиболее кричащие своим безобразием места завесила. Даже уютно сделалось, если не вглядываться и с чем не надо не сравнивать.

Ася остановилась против потускневшего зеркала, встроенного в изъеденный древоточцем и разваливающийся платяной шкаф. Что этот Миша себе позволяет! А она, дура, еще хотела приготовить ему завтра крупеник. Каша овсяная… А кто виноват, что они нищие! Это хорошо, что у них две комнаты — можно спрятаться друг от друга… Раньше я так не думала, не могла… Старею — вот и морщины все глубже около глаз, а на шее вроде нет еще… Или есть? Нет, показалось, зеркало плохое… Вот–вот! Молвит зеркальце в ответ… Она приплющивает нос к зеркалу и скашивает глаза, стараясь рассмотреть, что получилось. Все как в детстве. В детстве… А у них… у нее не будет детей! И правильно Мишель говорит, что сейчас жизнь такая, что надо сто тысяч раз подумать, прежде чем завести ребенка. Абсолютно верно. Это же безумие заводить… Нет, плохое слово —он же не механическая игрушка. Родить, впустить в мир еще одно живое существо, мягонькое такое, крохотулечку… в такой страшный, неуютный мир —мир катастроф. Экологическая, ядерная. Взрыв демографический, взрыв националистический… Нет, Мишель все правильно говорит —он меня не успокаивает! Он действительно так думает. Он у меня хороший, и крупеник я ему, конечно же, приготовлю. О ребенке больше не надо думать! Буду думать о муже, кулинарии и собаке. Чау-чау — великолепный квадратный пес, кубический пес, лохматый, как медведь, и язык у него, словно он черники объелся. Восхитительный язык… Ася водит правой рукой по воздуху, лаская невидимую собаку, теребит ей шерсть на загривке, произносит ласковые слова. Гулять, мы сейчас пойдем гулять —и она подходит к окну, смотрит, но взгляд ее устремлен внутрь себя… Мерзкий гогот с улицы —это подростки оккупировали для ночных забав находящийся неподалеку детский сад — пугает ее до сердцебиения. Мгла в глазах рассеивается, они начинают поблескивать в сгустившихся сумерках. Ася зябко поводит плечами, размышляет — закрыть окно или нет, решает не закрывать — май, на улице тепло. Ее просто знобит, она обязательно заболеет. Она несколько раз прокашливается — вот и горло першит. Надо бы выпить чая с малиной — кажется, варенье еще есть, но неохота никуда идти, неохота шевелиться и, несмотря на вялость, даже спать неохота. Вот так бы и стояла, и смотрела на светящиеся окна соседнего многоэтажного уродца. Ей вдруг отчетливо видится, как уродец кишмя кишит чужой, неприязненной жизнью. Зрачки у Аси расширяются: вкруг уродца зависла и колышется черно-фиолетовая аура, подсвечиваемая изнутри зловещими багровыми сполохами. Я схожу с ума — вяло шевельнулась мысль. Надо попробовать закрыть глаза и представить чау… Куку… Мишу… Она не понимает, не чувствует, что глаза ее успели закрыться. Сознание затопила «черная речка». Такое с ней однажды случалось, и она до смерти напугала Мишу своей потусторонностью. Он метался подле нее, тормошил ее тряпичное тело. Она все воспринимала, но никакого знака подать ему не могла. Вот и теперь, колени подогнулись, и она ткнулась лбом в стекло. Прохладное стекло и удар надкостницей о батарею вывели Асю из этого, непонятного ей состояния. Она плавно повертела головой — чугунная и кружится —ощутила слабость, даже пот прошиб, и побрела к чужой, продавленной кровати, на ходу скидывая легкое платьице, роняя его на пол. Ей сделалось очень страшно, но позвать мужа или самой прийти к нему сил не хватило бы… Она всхлипнула и сломанной веткой свалилась в постель, по щекам заструились слезы, смывая ужас одиночества и бессилия.

После ухода жены Миша остервенел: оплавленные кусочки шнура с силой стряхивались с раскаленного жала паяльника и разлетались по всей комнате. Он скинул футболку и остался в черных, дырявых на коленях трико (Ася безуспешно пыталась выкинуть их — зашивать уже было невозможно), спина и грудь его лоснились от пота; гримаса отвращения к тому, чем он занимается, медленно сползала с лица. Лучше бы я был гладиатор… Подумалось ему, и мысли будто с цепи сорвались. Рабство есть осознанная необходимость… Точно — я добровольный раб и внушаю, что это лучшее, кем я могу стать. Свободный раб! Почти по Оруэллу: мир — это война, незнание — сила. Что же тогда свобода?.. Ну‑ка! Напрягись… Он не переоценивал свои философские способности, он знал, что это лишь игра, что ему не хватает глубины, оригинальности, что его предназначение — практика (в аспирантуре —так и не оконченной—ему прочили счастливое будущее экспериментатора), но ничего поделать с собой не мог — уж лучше играть в свою игру, чем становиться пешкой в чужой игре без правил. А жажду практической деятельности он заглушал, ремонтируя с ненужной тщательностью бытовые приборы, от утюга до телевизора и электронных часов. Так что же такое свобода?.. Когда осознанно женишься, осознанно вступаешь в партию, осознанно занимаешься деланием денег или карьеры — это рабство. Выходит, свобода —это когда неосознанно… Что‑либо бессознательно… Та–а-ак! Свобода —это бессознательное следование… Инстинкту? Природе? Своему предназначению… Что это значит — своему предназначению? Как его найти? Но все равно, свобода — это процесс бессознательного следования своему предназначению. Я не знаю, почему я так делаю, но только, делая именно так, я ощущаю себя свободным… Видно, эти последние мысли внесли лад в душу, потому что лицо Михаила умиротворилось. Он глянул на часы–около полуночи. Ого! Аська уже дрыхнет без задних ног — пойду посмотрю —а если не спит, то о коленку потрусь, чтоб простила грубого и непутевого. Он разулыбался счастливо, не вставая со стула, потянулся несколько раз, послушал, как хрустит–хруптит в суставах и позвоночнике, и весело выматерился.