Миша + Ася - [3]
Миша работает ловко, даже красиво —ни одного лишнего движения. Вьется дымок, по комнате распространяется запах плавленого капрона. Ася поглядывает то на мужа, то на телевизор, но в основном изучает подаренную книгу.
— Нет, ты только послушай! — не выдерживает она. — Офламбирить — звучит?
— Это еще что? — он доволен ее восторгу и своему тонкому умению доставлять радость —он молодец! И может, смысл жизни не такая мудреная штука?..
— Опалить, значит. А вот еще — оттянуть…
— Ну это я знаю, —он хохочет.
— Дурак, — смеется и она, —это значит очистить, осветлить что‑нибудь.
По телевизору, после жизнеутверждающего интервью с депутатом, сообщают о коварстве англичан, об их кознях против советских представителей. Михаил лыбится своеобразно. «Когда ты так ухмыляешься, — сообщила ему как‑то Ася, — я знаю, что ты о политике думаешь—тебя за одну улыбку посадить можно». Голос за кадром на весь мир уличает шпионские козни англичан, а чело
век на экране с ловкостью фокусника проникает сквозь стены в нужные места и извлекает необходимые вещественные доказательства.
— Миш, фунт — это сколько, а? А золотник?
— А ведро? А вершок–корешок! — передразнивает он жену. — Погоди, дай послушать, как люди свой хлеб отрабатывают.
Ася недовольно фыркает, показывает ему язык и встает с дивана, направляется к книжной полке. Книги все закрыты газетами, лучшего способа спасти от Куки не нашлось. Она достает четыре тома словаря русского языка и делает выписки. Потом снова погружается в чтение и восклицает:
— Отпад! Марешаль из кур… Говядина по- неаполитански… Соус субиз… Уй, собаки страшные!
Она читает это, не обращаясь к нему, она читает вслух потому, что не в силах не читать. Она зачем‑то коверкает слова, произносит их то с грузинско–армянским, то с еврейским акцентом. Михаил косится на нее, и «политическая улыбка» его грустнеет.
— Миш, хочешь суп грибной с ушками? — Он молчит. —Или самбук яблочный…
— Самбук я ел…
В памяти оживают походы в шикарную ВЦСПСовскую столовую. Слуги народа заканчивали обедать в два часа, и чтобы продукты не пропадали, в столовую запускали всех желающих из близрасположенных институтов и простой люд с улицы. Мишу гнала в эти хоромы язва —институтскую столовую она (язва) терпеть не могла. Но большинство‑то «доедалыциков» были здоровыми и все же рвались сюда с охотой, даже вдохновенно. Остатки с барского стола — сладки! Там Михаил познал вкус самбука, всевозможных запеканок и других достаточно вкусных, диетических и очень дешевых блюд.
— Он, видите ли, ел… А я не ела!
— И не поешь.
— Это еще почему —сама сделаю и поем сама же, а тебе и не дам!
— Насколько я понимаю, там яичные белки сырые, а значит — незя!
— Тьфу ты— сальмонеллез!
— Во, во —так что жуй слюни и читай про себя, я телевизор слушаю…
С экрана, после очередного, теперь уже обличающего интервью с депутатом, увлекательно комментировали экологические страсти. Миша внимательно присмотрелся к снимкам из космоса, и паяльник соскользнул, жало коснулось пальцев. Кожа зашипела и моментально подернулась шершавой корочкой, пахнуло паленым. Миша заматерился безадресно и схватился за ухо.
— Пописай на руку, —советует Ася, не отрываясь от книги.
Он не реагирует, лишь яростно шепчет что‑то. Она не настаивает, закусив прядку волос, копается в словаре, но, не найдя, тяжко вздыхает и снова встает, извлекает с полки большущий том Малой советской энциклопедии, ищет там, тоже что‑то нашептывая.
Боль отступает; и Михаил, очутившийся на какое‑то время в бессмысленном пространстве, вдруг осознает это и прислушивается себе и невольно к тому, что происходит в комнате. Бубнит телевизор — уже погода, Ася затихла —значит, скоро уснет, а вот у него в голове по–прежнему пустота. Надо попытаться подумать о чем‑нибудь, поизобретать. Ну‑ка! И в голове заплясали цифры, цифры, цифры… Семь–восемь рублей в час, пусть семь рублей в час, значит, семь тысяч за тысячу часов, в неделю я могу выкроить двадцать–тридцать часов, пусть двадцать, значит, потребуется пятьдесят недель каждодневной работы, чтобы… С ума сойти! На самом деле мне удается за год делать раза в три меньше… Получается семь тысяч в три года, а чтобы рассчитаться полностью за квартиру с обстановкой, нужно двадцать тысяч, то есть работать, как сейчас, девять лет. И это мне еще повезло называется?! Не хочу об этом думать… А если бы я получал двадцать рублей в час… Не надо об этом! «В Москве облачно, температура…» Интересно, а сколько наш «капиталист» заколачивает… Машина у него есть… Дача есть… Видеомагнитофон есть. Значит… Не надо об этом! Ты паяй и думай о приятном, если о науке не способен: уже одет, обут, уже на квартиру копишь, уже подарки даришь, уже… «Миш, ты на завтрак что хочешь?» — Вот именно, подумай о завтраке. Что я хочу? Цикуты… Рыбу фугу… Печень вальдшнепа, фаршированную язычками соловьев… «Ты чего молчишь?» — Сейчас обидится. Вот уже смотрит на меня недоуменно…. Ответь же ей!
— А что, разве, кроме овсянки, можно еще что‑нибудь захотеть? — «Боже, зачем я так?..»
— Можешь захотеть, что тебе угодно, но завтракать будешь в ужин, если вообще будешь!
Надо было бы соблюсти правила игры: испугаться, шутливо покаяться, но лень было, точнее — апатия, безразличность сковала и мысли, и чувства, только руки Михаила продолжали автоматически паять, сноровисто натягивать капроновую, скользкую шкурку на металлический позвоночник и снова паять. Ася подхватилась с дивана и устремилась к себе в комнату.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Компания наша, летевшая во Францию, на Каннский кинофестиваль, была разношерстной: четыре киношника, помощник моего друга, композитор, продюсер и я со своей немой переводчицей. Зачем я тащил с собой немую переводчицу, объяснить трудно. А попала она ко мне благодаря моему таланту постоянно усложнять себе жизнь…».
Сюжеты напечатанных в этой книжке рассказов основаны на реальных фактах из жизни нашего недавнего партийно-административно–командного прошлого.Автор не ставил своей целью критиковать это прошлое задним числом или, как гласит арабская пословица: «Дергать мертвого льва за хвост», а просто на примерах этих рассказов (которые, естественно, не могли быть опубликованы в том прошлом), через юмор, сатиру, а кое–где и сарказм, еще раз показать читателю, как нами правили наши бывшие власти. Показать для того, чтобы мы еще раз поняли, что возврата к такому прошлому быть не должно, чтобы мы, во многом продолжающие оставаться зашоренными с пеленок так называемой коммунистической идеологией, еще раз оглянулись и удивились: «Неужели так было? Неужели был такой идиотизм?»Только оценив прошлое и скинув груз былых ошибок, можно правильно смотреть в будущее.
"Идя сквозь выжженные поля – не принимаешь вдохновенья, только внимая, как распускается вечерний ослинник, совершенно осознаешь, что сдвинутое солнце позволяет быть многоцветным даже там, где закон цвета еще не привит. Когда представляешь едва заметную точку, через которую возможно провести три параллели – расходишься в безумии, идя со всего мира одновременно. «Лицемер!», – вскрикнула герцогиня Саванны, щелкнув палец о палец. И вековое, тисовое дерево, вывернувшись наизнанку простреленным ртом в области бедер, слово сказало – «Ветер»…".
«На сигарету Говарду упала с носа капля мутного пота. Он посмотрел на солнце. Солнце было хорошее, висело над головой, в объектив не заглядывало. Полдень. Говард не любил пользоваться светофильтрами, но при таком солнце, как в Афганистане, без них – никуда…».
«… – Вот, Жоржик, – сказал Балтахин. – Мы сейчас беседовали с Леной. Она говорит, что я ревнив, а я утверждаю, что не ревнив. Представьте, ее не переспоришь.– Ай-я-яй, – покачал головой Жоржик. – Как же это так, Елена Ивановна? Неужели вас не переспорить? …».