Миша + Ася - [2]

С подарком он угадал, он, как всегда, угадал — и цветы! Она совсем заскучала без них. А книга… Так это просто мечта! Он стоит на пороге, осчастливленный ее радостью не менее, чем она его знаками внимания. Она осторожно принимает цветы и на мгновение примагничивается к нему всем телом. (Это уже не обдает жаром — годы… годы — но приятно тонизирует, смахивает липкую паутину недельной замотанности.) Сегодня же пятница! День релакса! Миша непроизвольно совершает глотательное движение и добродушно отмечает —я, кажется, становлюсь тихим алкоголиком, меня уже тянет выпить и доставляет удовольствие думать об этом, мысленно представлять — первый глоток, веселящий огонь, опускающийся к сведенному ожиданием желудку, и вот клубы наркотического тумана заволакивают сознание… ощущение расслабленности, успокоенности и всеприемлющей радости бытия. Миша шумно плещется под струей холодной воды, в движениях его проглядывается нетерпение.

Пока муж умывается, Ася проворно накрывает на стол, включает телевизор, достает из холодильника рябиновую настойку. Пожалуй, она сегодня с ним тоже выпьет символически, чтобы он один не пил, не приучался… Нет, он не сопьется —она совершенно уверена — ему язва не позволит. Уже было такое, скручивало его, и тогда бросал он и пить, и курить, приводил себя в полный порядок и… начинал по новой. Ее успокаивал: «Не боись, пьянство не самый подходящий для меня способ самоубийства» — и подмигивал и похохатывал, но что‑то в его глазах настораживало ее, хотя она и

смеялась вместе с ним. Ей вспоминалось сейчас» как раньше он много говорил о предназначении человека, о своем…

На столе голубая скатерть, салфетки и белые розы в хрустальной вазе (тещин подарок к свадьбе). Миша опрокидывает рюмку за рюмкой. Ася пригубливает и все хлопочет, волнуется — удалась ли золотистая, поджаренная кругляшками картошка с луком, не пересолен ли аппетитнейший на вид зеленый салат. Он, дурачась, урчит хищником, целует ей руки масляными губами и расхваливает, все расхваливает, не жалея высокопарных слов:

— О, я счастливейший из счастливых! Да за один только ужин, приготовленный тобою, малыш, можно было бы отдать жизнь! Выпьем за это… —Они чокаются, а потом, наклонившись друг к другу, трутся носами — это у них знак любви и согласия.

— Люди ищут смысл жизни и утрачивают радость жизни, а не надо ничего искать, кроме жены —я понял. Выпьем за тебя, Ась! — и ритуал повторяется.

— Что, Звереныш, — (это от избытка чувств) —ведь можно быть счастливым и в чужой квартире с ободранными обоями, а?

Ася знает, что не требуется от нее никакого определенного ответа, можно кивнуть или бросить невразумительное: «Как

сказать…» —или: — «На своей было бы счастливее». Но у нее прорывается частое в последние полгода:

— Устала я что‑то, Миш.

— Пей вино, и все пройдет. Отдохнем скоро…

— Никогда мы не отдохнем, разве там! — она показывает пальцем вверх.

— Ась, я же тебя всегда учу —отдыхай на бегу. Бери пример с меня: завтра на службу не идти, прекрасная выпивка, превосходная пища и жена–красавица! Что еще человеку надо?

Он перегибается к ней через угол стола, ерошит ее мягкие волосы, целует в шею, а по напряженному телу ее понимает, что она далеко, далеко…

— Я хочу свой дом!.. —тихо, тихо объявляет Ася и отстраняется, а ему кажется, что она кричит и бьет его под дых.

Он выпивает две рюмки подряд и еще раз пытается спасти «вечер отдыха»:

— А яхту хочешь? А почему виллу на Таити не хочешь?

— Можно и виллу, но мне хватит и двух комнат в Москве, но своих…

— Так будет же у нас квартира, черт побери! Потерпеть только надо…

— Знаешь, я почему‑то в это уже не верю… Мы так и будем скитаться с тобой по чужим углам до самой смерти.

Она произносит это очень испуганно и очень серьезно. Вся его веселость поглощается той безнадежностью, что повеяла от ее слов. Михаил вскакивает, потом снова садится и, остановив себя на полуслове, изрекает:

— Давай чай пить.

Это подействовало на Асю лучше, чем все его возможные убеждения, успокаивания и научная аргументация. Она встряхивается и с виноватой улыбкой начинает разливать чай.

— Миш, ты прости меня—ладно? Ты не сердись на меня… — и искательно заглядывает ему в глаза.

После ароматнейшего чая с мелиссой и с Асиным пирогом Михаил трезвеет окончательно и решает поработать. Он достает огромный «латор» на 9 ампер, разматывает провода… Когда‑то он стащил его из института, чтобы организовать у себя домашнюю лабораторию. С этой же целью заготавливалась и химическая посуда, и другие материалы. Они терпеливо дожидались своего часа, и пылились, и бились при переездах. Свои опыты и эксперименты Миша совершал теперь (пока! — он говорил себе — только пока!) на бумаге да в голове. Он решил стать изобретателем–одиночкой, независимым исследователем, но дальше решения дело никак не продвигалось. А «латор» все‑таки пригодился: Миша подсоединял через него паяльник и запаивал капроновый шнур, предварительно натянутый на проволоку, — раз, два и обруч—держатель женских причесок готов — это называлось у него «паять деньги». За сто обручей он получал от «индивидуала» («капиталиста» — говорила Ася) пятнадцать рублей, а сколько наживались на нем, его не интересовало—каждый получает за свое. В этой работе ему больше всего не нравилось кусать проволоку, протирать ее от масла и ржавчины, но все же это были мелочи по сравнению с тем, что у него появился шанс вырваться из порочного круга (петли! — точнее) бедности и при этом никому не быть обязанным, ни перед кем не унижаться. Сейчас его задача —делать деньги, как можно больше и как можно быстрее, чтобы потом заняться работой для души, а здоровья и сил обязано хватить.