Миры Уильяма Моррисона. Том 4 - [59]

Питер понял, что теперь его возмущает то, что не возмущало никогда раньше. Например, то, как заорал дорожный полицейский, когда он попытался перейти улицу, не дождавшись нужного сигнала светофора, дерзость мальчишки, промчавшегося перед ним на велосипеде, птичья глупость голубей, гулявших у него под ногами, а затем захлопавших в лицо крыльями, вдруг встрепенувшись и решив улететь. Если бы Питер мог, он уничтожил бы их всех.

Но он мог достать только людей на той, другой планете. Впрочем, что его заставляет думать, будто жизни этих не похожих на людей существ были дороже жизней тех, кого он знал? Возможно, почти наверняка, они обладали такими же глупыми и неприятными чертами, которые помогли человечеству превратить родную планету в руины. Питер сам долгое время был жертвой глупости и эгоизма. Теперь он сможет сам отомстить за глупость и эгоизм без страха наказания.

Питер осознал, что идет назад в лабораторию, слегка разогревшись, но не в состоянии думать более ясно, чем прежде. Он будет ребенком, играющим с оловянными солдатиками. Поставит их, а потом сшибет, поставит и снова сшибет… Тут он осекся. Питер сможет сшибить их лишь раз. Поставить снова уже не получится.

Он вернулся в лабораторию и опять включил аппарат. На этот раз он поставил новое сопротивление и настроил экран на ровную, выщербленную поверхность, кипящую таким жаром, что ему показалось, будто экран тоже нагревается. Это была поверхность какой-то далекой звезды. Питер смотрел, как маленькие ямки растут и взрываются, как затем в другом месте образуются такие же, и процесс повторяется. Он понял, что наблюдает феномен, за возможность увидеть который любой астрофизик даст на отсечение правую руку. Поверхность представляла собой раскаленный газ, состоящий из ядер атомов и свободных электронов, ямки же являлись завихрениями этого газа. Питер толкнул рычажок, два вихря тут же взорвались. Никаким живым существам это навредить не могло, но показало, до каких границ простирались его возможности.

Питер начал заходить все дальше и дальше и, наконец, снова поставив старое сопротивление, нашел тех людей, которых видел в начале эксперимента. Почти не понимая, что делает, Питер поднес палец к рычажку. Прошло много времени с тех пор, как он последний раз играл в солдатики. Будет чудесно сшибить их всех, даже пусть их нельзя будет поставить снова, с учетом того, что эти солдатики не машины и будут по-своему реагировать на то, что их сбивают с ног.

Палец Питера шевельнулся и застыл, словно парализованный. Это были не игрушечные солдатики, а люди. Они ценили свою жизнь не меньше, чем он свою. У него не было права делать их игрушками.

Но искушение сбить их с ног никуда не исчезло. Оно росло, пока Питер не почувствовал желание разрушать, которое было почти осязаемым. Вся горечь его существования, память о разбомбленном родном городе, о жизни в изгнании и без друзей, все всплыло на поверхность и слилось в желании убивать и мстить. Питер ощутил, что если станет продолжать смотреть на экран, то его палец сдвинет рычажок по собственной воле, и он не сможет этого предотвратить. Его мышцы так напряглись от безумного желания разрушать, что заныли. Еще чуть-чуть и он не сможет их контролировать.

Питер что-то хрипло пробормотал и быстро переключил изображение обратно на звезду, на которую смотрел раньше. Затем перестал сопротивляться. Он вызывал взрыв за взрывом, но ни один из них не причинял никому вреда и только разрывал газовую поверхность звезды, слишком огромную для того, чтобы даже такой мощный аппарат, какой был в распоряжении Питера, мог оказать на нее значительное воздействие.

После этого напряжение частично спало, он выключил прибор и отправился домой. Он почувствовал себя истощенным, словно много лет жил впроголодь, и в нервном напряжении. Добравшись до квартиры, он упал на кровать и заснул, как убитый. Питер даже не проснулся, чтобы поесть. Однажды ему показалось, что в дверь кто-то звонит, и он смутно предположил, что это, наверное, Максин, но не поднялся, чтобы открыть.

Наутро Питер ощутил себя отдохнувшим, и ему показалось, что теперь он может думать более ясно.

— Питер, ты идиот, — сказал он себе под нос. — Ты же видишь возможности аппарата. Почему ты хочешь забыть о них? Глупо говорить, что ты не можешь получить выгоду от своего открытия. Тебе только нужно рассказать об этом миру, как ты и собирался, и тебя будут звать величайшим исследователем всех веков. Слава, почести, деньги… все станет твоим. Чего еще ты хочешь?

И, правда, чего еще? Это утро, вместо того, чтобы вернуться в лабораторию, Питер провел, размышляя о том, что значит для него успех. Он представил благоговеющие лица однокурсников, невольное уважение профессоров, хитрых бизнесменов, пытающихся уговорить его работать на них, и бездумные аплодисменты толпы, ничего не знающей о науке. Идя в ресторанчик пообедать, Питер был все еще погружен в свои мысли. Он безрассудно заказал какое-то новое блюдо, заплатив вдвое больше того, чем мог себе позволить. Но какое значение имеют пара лишних долларов для того, кто правит судьбами галактик и скоро станет самым богатым человеком на Земле?