Миры Филипа Фармера. Том 18. Одиссея Грина. Долгая тропа войны. Небесные киты Измаила - [10]

Хуже всего было то, что у Армы появились подозрения.

— Ты что-то от меня скрываешь, — заявила она Грину. — Это неразумно с твоей стороны. Я всегда могу сказать, когда мужчина меня обманывает. У него тогда появляется нечто в голосе, в глазах, даже в том, как он занимается любовью, хотя этим ты занимаешься очень немного. Что ты задумал?

— Уверяю тебя, я просто очень устал, — резко ответил Грин. — Все, чего мне хочется, — покоя и тишины, немного отдыха и немного уединения.

— Не старайся убедить меня, что дело только в этом!

Арма наклонила голову набок и искоса посмотрела на Грина, как-то ухитрившись даже в этой нелепой позе выглядеть восхитительно красивой.

Внезапно она сказала:

— Ты думаешь о побеге, правильно?

На мгновение Грин побледнел. Черт бы побрал эту женщину!

— Не будь смешной, — сказал он, стараясь, чтобы его голос не дрожал. — Я слишком хорошо знаю, какое наказание меня ждет, если я задумаю бежать и попадусь. И к тому же, а зачем мне вообще бежать? Ты — самая желанная женщина, которую я когда-либо знал. (Это-таки было правдой. ) Хотя ужиться с тобой не очень-то просто. (Осторожное преуменьшение. ) Без тебя я не получил бы хорошего места. (Это правда, но он не может провести всю свою оставшуюся жизнь в этом варварском мире. ) Это просто немыслимо, чтобы я захотел тебя покинуть. (Невыразимо, да, но не немыслимо. Грин не мог взять Арму с собой, по той простой причине, что даже если бы она и захотела с ним пойти, она никогда не смогла бы приспособиться к тому образу жизни, который он вел на Земле. Она была бы там очень несчастлива. Более того, она никуда бы отсюда не пошла. Или она отказалась бы покинуть своих детей и попыталась забрать их с собой, тем самым разрушив бы все его планы бегства. А Грин мог просто переодеться степным наемником и в таком виде выйти из города и засветло добраться до корабля. )

Тем не менее Грин испытывал угрызения совести. Даже Арму ему было трудно бросить, а мысль о том, что ему придется бросить и Пакси, свою дочурку, причиняла Алану сильную боль. Несколько дней он обдумывал, нельзя ли будет забрать ее с собой, но в конце концов отказался от этой мысли. Попытка похитить ребенка из-под присмотра недремлющего ока Армы была почти заведомо невозможной. Более того, Пакси была необходима мать, и он не мог подвергнуть ребенка риску подобного путешествия. А Арме это причинило бы двойные страдания. Ей и так будет достаточно плохо, когда она потеряет Алана, а если при этом она лишится еще и Пакси!.. Нет, он не мог так с ней поступить.

В результате этих бесед подозрения Армы несколько ослабели. Наконец она перестала об этом говорить. Алан был этому рад, потому что полностью скрыть свою причастность к таинственным делам Мирана Торговца было невозможно. Весь город знал, что что-то происходит. Не вызывало сомнений, что покупка целого каравана повозок и его отправка на побережье связана с большими деньгами. Но что все это означало? Как Миран, так и Грин держали язык за зубами, и хотя герцог и герцогиня могли использовать свою власть, чтобы получить сведения от раба, герцог не стал этого делать. Миран пообещал герцогу долю в прибыли, если тот предоставит торговцу свободу действий и не станет задавать вопросов. Герцога это вполне устраивало. Он намеревался использовать эти деньги для пополнения своей коллекции стеклянных птиц. Десять комнат замка были заполнены этим блестящим птичьим двором — сверкающим, безмолвным и гротескно прекрасным. Все эти птицы были сделаны стеклодувами легендарного города Метсва Муш, лежащего далеко за бескрайними степными просторами Ксардимура.

Грин присутствовал при разговоре Мирана с герцогом.

— Теперь, капитан, вы должны понять, чего именно я хочу, — произнес правитель, подняв палец в знак серьезности своих слов. Обычно его глаза прятались среди складок жира, но сейчас было видно, что они большие, карие и полны эмоций — так страстно герцог был увлечен своим хобби. Ничто — ни хорошее чалоузмское вино, ни его жена, ни пытки еретиков или беглых рабов — ничто не вызывало у него такого оживления, как мысль об изысканных птицах из Метсва Муш.

— Я хочу две или три птицы, но не больше — больше я не могу себе позволить. Все они должны быть работы Изана Айюшвы, величайшего из стеклодувов. Мне особенно нравятся те, которые были сделаны после птиц ужаса...

— Но я слыхал, когда последний раз был в Эстории, что Изан Айюшва при смерти, — заметил Миран.

— Вот и превосходно! — воскликнул герцог. — Тем более ценными станут все его творения! Если он уже умер, то вполне возможно, что эсторианцы, контролирующие всю торговлю с мушианцами, поднимут цену на все его изделия, проходящие через их руки. То есть во время праздника цены подскочат еще больше, поэтому ты должен будешь опередить возможных покупателей. Делай все что угодно. Плати любую цену, но я должен получить что-нибудь из последних работ Айюшвы!

Насколько понимал Грин, пыл герцога был вызван верой в то, что часть души умирающего художника переходит в его последние работы. Они так и назывались «работы души» и стоили вдесятеро больше любых других, даже если замысел и исполнение были более низкого уровня, чем в предыдущих произведениях.