Миры Филипа Фармера. Том 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть - [92]

Как и когда попал он в это место, он понятия не имел. Как и о том, где находится. Он живо помнил лишь то, что случилось до рассвета, а потом в его памяти был провал. По солнцу он понял, что сейчас около одиннадцати утра.

Девушка-сойка повисла на руках на ветке и спрыгнула на землю с высоты в пять футов. Поднялась и сказала:

— Доброе утро, Благородный Лось. Как ты чувствуешь себя?

Стэгг простонал:

— Болит и тянет в каждой мышце. И голова раскалывается.

— Тебе станет лучше после завтрака. Позволено ли мне будет сказать, что ночью ты был великолепен? Я никогда не видала Солнце-героя, хоть сколько-нибудь на тебя похожего. Но я должна идти. Твой друг Калторп говорил, что ты, проснувшись, захочешь побыть с ним наедине.

— Калторп! — произнес Стэгг и снова застонал. — Вот уж последний человек, кого я хотел бы видеть.

Но девушка уже перебежала через дорогу и присоединилась к толпившейся там группе.

Из-за дерева высунулась белая голова Калторпа. Он шел, неся в руке большой накрытый поднос. На лице его была улыбка, но было видно, что он отчаянно пытается скрыть беспокойство.

— Как ты себя чувствуешь? — крикнул он еще издали.

— Где мы? — спросил Стэгг.

— Я бы сказал, что на дороге, ранее называвшейся шоссе № 1 США, а теперь — Копье Колумбии. В десяти милях от теперешних границ Вашингтона. Двумя милями дальше лежит сельскохозяйственный городок по имени Фэр-Грейс. Обычно в нем живут две тысячи человек, но сейчас там около пятнадцати тысяч. Съехались фермеры и фермерские дочки со всей округи. И весь Фэр-Грейс ждет тебя с нетерпением. Но ты не обязан бежать на их призыв. Ты — Солнце-герой, и можешь отдыхать и расслабляться. То есть до заката. А потом должен выступать, как вчера.

Стэгг поглядел вниз и впервые сообразил, что он до сих пор голый.

— Ты видел меня вчера ночью? — Он умоляюще взглянул на старика.

Пришла очередь Калторпа потупиться:

— С приставного сиденья — частично. Я прокрался в какой-то дом через толпу и смотрел на оргию с балкона.

— У тебя есть хотя бы какое-то понятие о приличиях? — гневно спросил Стэгг. — И без того плохо, что я не смог справиться с собой. И того хуже — ты был свидетелем моего унижения.

— Ничего себе унижение! Да, я тебя видел. Я же антрополог. И впервые я смог увидеть обряды плодородия вблизи. Ну а как твой друг, я за тебя волновался. Хотя нужды в этом не было: ты смог о себе позаботиться. Да и другие тоже.

— Ты надо мной смеешься? — вспыхнул Стэгг.

— Упаси Господь! Нет, это не насмешка, лишь любопытство. Может быть, зависть. Все дело, конечно, в пантах, которые дали тебе такое желание и такие возможности. Интересно, не вкололи бы они и мне немножко того, что вырабатывают эти органы?

Калторп поставил перед Стэггом поднос и снял с него покрывало:

— Тут такой завтрак, какого ты в жизни не видел.

Стэгг отвернулся:

— Убери. Меня тошнит. И желудок выворачивает, и с души воротит, как подумаю, что я ночью творил.

— А казалось, что тебе это нравится.

Стэгг зарычал в ярости, и Калторп выставил перед собой ладони:

— Я не хотел тебя оскорбить. Но я просто тебя видел, и это факт. Давай, парень, поешь. Посмотри, что мы тебе принесли! Свежий хлеб. Свежее масло. Варенье. Мед. Яйца, бекон, ветчина, форель, оленина — и кувшин холодного эля. И добавку любого блюда.

— Тошнит меня, я же тебе сказал! Есть не могу.

Несколько минут Стэгг молча сидел, глядя на яркие палатки на другой стороне дороги и снующих между ними людей. Калторп присел рядом и закурил большую зеленую сигару.

Вдруг Стэгг схватил кувшин и мощным глотком осушил его наполовину. Поставив кувшин, утер тыльной стороной ладони пену с губ, рыгнул и схватил нож и вилку.

Ел он как будто первый раз в жизни — или в последний.

— Приходится есть, — извиняющимся тоном вставил он между двумя кусками. — Я слаб, как новорожденный котенок. Посмотри, как руки дрожат.

— Тебе придется есть за сто человек, — ответил Калторп. — Да ты и поработал за сотню — даже за две!

Стэгг потрогал панты:

— Здесь они, никуда не делись. Эй! Гляди, они уже не стоят, как вчера вечером! Стали мягкими! Может, они скоро сморщатся и отсохнут?

— Нет. — Калторп покачал головой. — Когда к тебе вернется сила и кровяное давление повысится, они снова встанут. Это не настоящие панты. У оленя это костяные наросты, покрытые роговицей. У твоих, кажется, есть костное основание, но состоят они в основном из хряща, покрытого кожей и кровеносными сосудами. Потому не странно, что они повисли. Странно, как у тебя ни один сосуд не лопнул.

— Что бы эти рога в меня ни качали, — ответил Стэгг, — все выветрилось. Если не считать слабости и усталости, я чувствую себя нормально. Вот если бы от рогов избавиться! Док, ты не мог бы их убрать?

Калторп грустно качнул головой.

Стэгг побледнел:

— Так это повторится снова?

— Боюсь, что да, мой мальчик.

— Сегодня ночью, в Фэр-Грейсе? А следующей ночью в другом городе? И так до… до чего?

— Прости, Питер, но я понятия не имею, сколько это продлится.

Калторп вскрикнул от боли, когда могучие руки сжали оба его запястья. Стэгг ослабил хватку:

— Прости, док. Я завелся.

— Сейчас, — произнес Калторп, осторожно растирая запястья, — можно рассматривать только одну возможность. Мне кажется, что, поскольку все это началось в зимнее солнцестояние, закончиться оно должно в летнее солнцестояние. Где-то двадцать первого-двадцать второго июня. Ты — символ солнца. На самом деле эти люди считают, что ты — само солнце. Тем более что ты сошел с небес на пламенеющей стали.