Миры Филипа Фармера. Том 13. ЭКЗОРЦИЗМ. Ловец душ. Плоть - [77]

Вытащив из-за поясов золотые серпы, они потрясали ими в воздухе угрожающими, но в то же время явно ритуальными движениями. Неожиданно — будто подчеркивая драматический эффект своего появления, как оно, впрочем, и было, — в главных дверях Белого Дома появился Джон Ячменное Зерно, держа в одной руке полупустую бутылку виски. Куда девалась вторая половина содержимого — сомнений не было. Джон шатался, ловя шнурок у себя на шее, пока наконец не сумел поймать висящий на его конце свисток. Он поднес его ко рту и пронзительно свистнул.

Немедленно ему ответил вой с улицы, оттуда, где стояли Лоси.

Часть их бросилась мимо Стражи к портику. Эти люди были одеты в шапочки из лосиной кожи с искусственными рогами по обеим сторонам, кожаные же пелерины, а сзади на поясах болтались хвосты. Спереди к штанам были прицеплены воздушные шары фаллической формы. Они не шли и не бежали, а танцевали на цыпочках, как балерины, имитируя лосиный аллюр. Они сделали вид, что нападают на жриц, те с визгом, изображая испуг, столпились в сторонке, освобождая Лосям проход к Белому Дому.

Здесь, в просторном вестибюле, Джон Ячменное Зерно свистнул еще раз и выстроил их согласно рангу в братстве. Затем он поспешно направился вверх по широкой винтовой лестнице, ведущей на второй этаж.

Потеряв равновесие, он свалился спиной вперед в объятия вождя Лосей.

Вождь перехватил Ячменное Зерно и отшвырнул его в сторону. В обычных обстоятельствах он не решился бы так обращаться со Спикером Дома, но знание, что тот в немилости, придало ему духа. Ячменное Зерно свалился на край лестницы, перевалился через перила и упал головой на мраморный пол вестибюля. Там он и остался, странно изогнув шею. К нему подскочила молодая жрица, пощупала пульс, заглянула в гаснущие глаза и взмахнула золотым серпом.

И тут же по ее голым плечам и груди щелкнул бич, оставив набухшую кровью полосу.

— Ты что это вздумала? — крикнула жрица постарше.

Юная жрица низко склонилась, отвернув голову, но поднять руки, чтобы защититься от кнута, не посмела.

— Я реализую свое право, — всхлипнула она. — Великий Лорд Ячменное Зерно мертв. Я — воплощение Великой Белой Матери, и я хотела сжать его стебель.

— И я бы не остановила тебя, — ответила старшая. — И твое право было бы оскопить его — если бы не одно: он погиб случайно, а не в Ритуале Посева. И ты это знаешь.

— Да простит меня Колумбия, — хныкнула юная жрица. — Я не могла остановиться. Это все сегодняшняя ночь… Сын вновь достиг мужества, коронация Двурогого Царя, дефлорация маскоток…

Суровое лицо старшей жрицы потеплело в улыбке:

— Уверена, Колумбия тебя простит. В такую ночь сам воздух лишает нас разума. Это божественное присутствие Великой Белой Матери в ипостаси Виргинии, Солнце-героя и Великого Лося. Я это тоже чувствую…

В этот миг со второго этажа раздалось мычание, и обе подняли глаза. Толпа Лосей валила по ступеням вниз, неся на руках Солнце-героя.

Это был голый человек, сложенный во всех отношениях великолепно. Скрыть свой высокий рост он не мог, даже сидя на плечах двоих Лосей. Лицо с выдающимися надбровными дугами, длинным горбатым носом и массивным подбородком могло бы принадлежать богоподобному чемпиону в тяжелом весе. Но сейчас в лице его не было ничего, что относилось бы к терминам «красота» или «уродство». Единственное слово, применимое к такому лицу, — «одержимость». Только это слово мог бы сказать кто угодно из Вашингтона или всей Дисии. Волосы цвета красного золота спадали на плечи, а из их волнистой массы прямо над линией лба выступала пара ветвистых рогов.

Не искусственных, какими украсило себя братство Лося. Живых органов.

Они выдавались на двенадцать дюймов над головой, и размах их был шестнадцать дюймов от острия до острия. Покрыты они были бледной блестящей кожей, пронизанной голубыми сосудами. В основании каждого рога на каждый удар сердца Солнце-героя отзывалась пульсацией большая артерия. Было видно, что рога имплантированы недавно — на основаниях засохла свежая кровь.

Лицо человека с рогами в толпе горожан выделялось бы резко. У Лосей, у жриц лица были у каждого свои, но принадлежали людям этой эры, и их можно было бы назвать оленеподобными. Треугольные контуры с большими темными глазами и длинными ресницами, высокими скулами, небольшими пухлыми ртами и заостренными подбородками — лица, отлитые в форме своего времени. Но внимательный зритель сразу заметил бы, что человек на плечах оленеподобных — этот человек без всяких следов интеллекта на лице — принадлежит прошлой эре. Изучающий портреты человечества мог бы сказать по его лицу: «Он из древнего мира», или «Этот человек родился в эпоху Возрождения», или «Этот человек жил, когда индустриальный век только набирал скорость». А мог бы сказать: «Этот человек жил на Земле, когда на ней кишели люди как муравьи и в нем есть что-то от муравья. Но есть и разница. Он выглядит как оригинал той эпохи — человек, который смог быть личностью среди муравьев».

Сейчас толпа несла его вниз по широкой лестнице и прочь от огромного портика Белого Дома.

Он появился на улице, и в неслыханном крике зашлась толпа. Барабаны сходили с ума, горны трубили, как труба архангела, бешено визжали свирели. Жрицы замахивались серпами на одетых лосями мужчин, но не резали, разве что случайно. Лоси из толпы толкали жриц, и те падали на спину, задирая в воздух ноги, визжа и извиваясь.