Джим Дунский долго стоял, раздумывая, что ему делать, и вдруг решился в одну секунду. Можно уйти и оставить Сник на погибель. И можно попытаться ее спасти. Логика, чувство самосохранения и здравый смысл побуждали его убраться отсюда как можно скорей. Ужас перед убийством и видение убиваемой Сник — не умозрительный образ, а живая кровавая картина — приковывали его к месту.
Оправдывает ли цель средства? На этот старый вопрос человек, у которого есть сердце, знает только один ответ.
Но если Дунский поступит правильно, он окажется кругом не прав.
— Мне следовало подумать об этом раньше, когда я клялся в полном послушании и вечной верности, — пробормотал он и вскоре добавил: — Но ведь я же никого не предаю. Если я просто увезу ее и спрячу, иммерам по-прежнему ничто не будет угрожать.
В этот момент он понял, что не даст Тощему убить ее. Если только сможет. У него уже был план, но план этот был безумен и легко мог кончиться провалом. Провалом, то есть смертью.
Дунский оглядел улицу. Тех двоих, которые, по словам Тощего, должны были наблюдать за ним, он не увидел. Они-то его, конечно, видят. Если появится Кастор, они выбегут и убьют маньяка, хотя, возможно, не успеют спасти своего собрата-иммера. Тощий, насколько понял Дунский, обрек его на роль искупительной жертвы, одноразовой приманки.
Впрочем, нет. Тощему нежелательно, чтобы Дунский погиб при таких обстоятельствах. Его гибель потребует тщательного прикрытия.
Дунский шел по улице в потоках дождя. Гром и молния приближались сзади, точно подкрадываясь к нему. Он остановился на углу Джонс и Седьмой и посмотрел в обе стороны широкого проспекта. Ни пешеходов, ни велосипедистов, да и машин гораздо меньше, чем обычно. Два такси, правительственный лимузин и патрульный кар. Последний ехал со скоростью пять миль в час с зажженными фарами, и двое органиков еле виднелись за мокрым стеклом. Они, похоже, не обратили внимания на одинокого прохожего в желтом плаще с капюшоном.
Гроза — это как раз то, что нужно Тощему. «Небесные глаза» не видят, и на улице нет свидетелей. Даже те, кто смотрят в окна, почти ничего не различат.
В северном конце Седьмой улицы, в двух кварталах от Дунского, появился белый фургон с черными, как у зебры, полосками. В Манхэттене три тысячи таких, и принадлежат они Службе Чистоты. Фургон притормозил у светофора и проехал на желтый свет. Дунский не удивился, когда машина свернула на Джонс-стрит. Фургон СЧ может остановиться где угодно, и рабочие могут войти в дом и выйти из него с большим свертком или с тележкой, прикрытой сверху брезентом, не вызвав никаких подозрений. Любой, кто увидит это, только скажет, что Служба, мол, выполняет свой долг даже и в такую погоду.
Фургон остановился как раз там, где Дунский предполагал. Из машины вышли двое мужчин в униформе четверговой СЧ, в зеленых расклешенных брюках и просторных алых куртках. Один открыл заднюю дверцу, другой вытащил оттуда складную тележку. Несколько секунд они стояли перед дверью, давая Тощему возможность опознать их на полоске. Как только они исчезли в здании, Дунский медленно двинулся вдоль длинного квартала к фургону. Он бросил взгляд на дом напротив. Это было новомодное строение в форме корабля с большим двором, засаженным деревьями и кустарником. Дунский заметил темную фигуру в дверях под навесом: Это, должно быть, один из его охранников.
Телохранитель, наверное, не может понять, почему Дунский не идет домой. И теперь задает этот вопрос Тощему по рации. А где же второй страж? Если он сидит в кустах или прячется за деревом, его не разглядишь.
Единственным человеком на улице, не считая охранника в дверях, был велосипедист, только что свернувший с Западной Четвертой на Джонс-стрит. Сквозь сплошной дождь Дунский разглядел фигуру в темном дождевике и в широкополой дождевой шляпе, согнутую так, что лица не было видно — только ноги работали вовсю, преодолевая потоки воды почти в дюйм глубиной. Дунский еще сбавил шаг. Надо было подождать еще немного. Двум мнимым уборщикам понадобится минуты три, чтобы войти, погрузить Сник на тележку, вернуться к фургону и задвинуть тележку внутрь. А если Тощий начнет давать им инструкции, и того дольше.
Дунскому не хотелось оказаться на месте заранее. Лучше подойти к фургону как раз в тот момент, когда двое поместят в него свой тяжелый груз, но не успеют еще запереть дверцу «Вот я и ввязался в это дело, — подумал он. — Пускай я не в своем уме, но я в него ввязался».
