— А ему… следует это слышать?
— Откуда мне знать? — огрызнулся Тощий. — Я же не знаю, что ты собираешься сказать.
— То, что касается нас всех, — сказал иммер на экране.
— В чем дело?
— Это Кастор. Он снова совершил убийство!
Дунский ощутил, как что-то у него внутри перевернулось и омертвело. Он уже знал, что собирается им сказать этот человек.
— Органики только что обнаружили труп женщины в квартире на Бликер-стрит. Расчлененный, как и трупы прошлых жертв. Внутренности выпущены, груди отрезаны и приклеены к стене. Ее звали Нокомис Дочь Луны, она была гражданкой среды и женой некого Роберта Тингла. Муж вне подозрений, поскольку находится в своем цилиндре, женщину же убили меньше часа назад. Кастор, должно быть, проник в квартиру, раскаменил жертву, убил ее и расчленил, пока сегодняшних жильцов не было дома. Они вернулись и нашли ее. Это определенно его почерк.
Дунский издал сдавленный звук, подошел к дивану, сел и тупо уставился на Тощего, который продолжал разговор, глядя в его сторону. Потом встал, пошел на кухню, дрожащей рукой налил себе кофе, выпил, поставил чашку и перешел к окну. Горе точно застыло в нем. Он был точно ледник с головы до пят и едва мог двигаться. Глядя сквозь жалюзи на улицу, он пробормотал:
— Долго выдерживать такое я не смогу.
За спиной у него кашлянул Тощий.
— Эта женщина… была твоей женой?
— В каком-то смысле, — сказал Дунский, по-прежнему глядя в окно. Солнце померкло, и облака, предвестники надвигающейся грозы, затянули небо.
— Мне очень жаль, — сказал Тощий, — но…
— Всегда найдется какое-нибудь «но», верно?
Тощий снова кашлянул.
— В этом случае — да. Надо поймать Кастора как можно скорее. Органиков, может быть, не очень волновало, что натворил Кастор во вторник, но теперь они уже знают о том, что он сделал в среду и, возможно, сделает сегодня. Они устроят всеобщий розыск.
— Руперт! — сказал Дунский.
— Что?
— Моя жена. Она в большой опасности.
— Не в большей, чем ты. Он уже однажды пытался убить тебя и будет пытаться, пока кто-нибудь из вас не умрет.
Дунский повернулся к Тощему. Тот был бледен.
— Руперт необходимо защитить.
— Я уже послал двоих охранять ее. Они ей расскажут о случившемся. — Тощий покачал головой. — Чем дальше, тем хуже.
— Я просто не знаю, что делать. Бессмысленно бродить по городу в надежде, что мне встретится Кастор.
— Да, это так. По-моему, вам с Руперт следует идти домой и ждать там. Кастор может попытаться напасть на тебя дома. Охранники будут вести наблюдение, не показываясь сами на глаза.
— А мы, значит, будем приманкой?
— Ловушкой. Тем временем все иммеры Манхэттена и близлежащих городов будут искать Кастора в этом районе.
— Сомневаюсь, что Кастор попытается войти в мою квартиру Там слишком много народа.
— Да, я знаю, — сказал Тощий, прикусив губу — он, видимо, не одобрял групповых браков.
Он ничего не сказал о том, обнаружен ли манекен Тингла — а он не стал бы молчать, если бы что-то услышал об этом. Кастор мог бы убрать манекены Кэрда и Тингла, открыв тем самым органикам, что эти двое — дневальные. Но он не сделал этого, потому что хочет убить Кэрда. Если органики схватят Кэрда первыми, они помешают Кастору осуществить свою месть и избавить Вселенную от касторского персонального Сатаны.
— У меня, кажется, шок, — сказал Дунский.
— Мне тоже так кажется. Пойдем со мной. — Они прошли в гостиную, Дунский сел, Тощий достал из сумки шприц и пузырек со спиртом. — Подними руку.
Дунский подчинился.
— Для чего это?
— На время тебе станет лучше. Это средство не спасает от шока, только задерживает его.
Голубоватая жидкость влилась из шприца в руку Дунского. Он ощутил тепло и прилив крови, сердце заколотилось, и оцепенение прошло. Он почти что видел, как оно испаряется.
— Ну как, лучше стало?
— Намного. Хорошо, что это не седатив. Мне нельзя терять бдительность.
— Это поддержит тебя какое-то время, но потом ты за это расплатишься.
«За все надо расплачиваться, — подумал Дунский. — Сколько надо заплатить, например, за то, чтобы быть иммером? Дурацкий вопрос. За это я и расплачиваюсь сейчас, и долг еще велик».
Он снова пошел к выходу, остановился и показал на цилиндр:
— Так она все-таки…
— Да. Не пойму я тебя, Дунский. Никак не можешь смириться с неизбежным. Мне ясны твои чувства — думаю, что ясны, — но ты не проявляешь присущих иммеру качеств.
— Просто я считаю это неправильным.
— Правильно то, что хорошо. Иди же. Твоя жена тебя ждет.
Дунский открыл дверь и оглянулся в последний раз. Тощий тяжело смотрел на него. Воля этого человека так же тверда, как тела в цилиндрах. Дунский закрыл дверь и направился к выходу из дома. На улице он сразу попал под дождь. Вернувшись в подъезд, он достал из сумки желтый сверточек размером с указательный палец, зажал петельку на его конце двумя пальцами и встряхнул. Сверток превратился в дождевик с капюшоном, вокруг которого трещали электрические искры.
Надев плащ на себя, Дунский вышел под проливной дождь. Улица опустела, лишь один велосипедист бешено крутил педали, разбрызгивая лужи. Вдалеке прокатился гром, и молния прорезала темную гряду туч на западе, словно сверкающая артерия Бога.
