Мировая революция. Воспоминания - [134]

Еще до войны и в самом начале войны я ответил сам себе на этот вопрос положительно: я решился на революционное движение за границей, будучи убежден, что на родине народ и его вожди умело используют победу союзников и что мы все будем работать над осуществлением своей максимальной политической программы. Наша революция была действительно настолько правильно проведена, что это осуществление может быть порукой успешной политики и в пореволюционное время.

Если все же ставят вопрос, освободились ли мы благодаря заграничному движению или движению у себя на родине, то я отвечаю: вначале об этом не было споров; д-р Рашин в манифесте от 28 октября, женевская делегация и ее вождь и председатель Национального комитета д-р Крамарж в своих заявлениях и, полагаю, общее народное мнение, проявившее себя во встрече женевской делегации и при моем возвращении с первой частью легионов, являются доказательством взгляда, что решающее движение было за границей. Но этому заграничному движению была дана возможность развиться лишь благодаря всеобщему отпору, данному Австро-Венгрии народом, и умелому осуществлению переворота в момент, когда Вена капитулировала перед Вильсоном.

Демократия и гуманизм

Я уже указал, как мы обновили наше государство, какая была у нас программа и какая тактика; постараемся же теперь сознать, как можно удержать в своих руках добытое государство. Мы были независимы, но свою независимость потеряли – вот сильнейшая побудительная причина, чтобы сознательно ориентироваться в новой, миром созданной европейской ситуации.

Что касается программы нашей внутренней и внешней политики, то я думаю, что никто не ожидает от меня подробного описания административных задач: моей задачей является развитие главных принципов, которыми, по моему убеждению, должно руководствоваться в своей политике наше возрожденное государство. На практике эти принципы оправдали себя, как это доказывает возрождение нашего государства; наша политика должна быть продолжением той, которую мы вели в течение четырех лет за границей и благодаря которой мы добились независимости. Правда, это была политика внешняя, но основывалась она на принципах, которыми должна руководствоваться также и наша внутренняя политика. Теперь же хочу объяснить обстоятельно эти принципы – как лозунг, они выражены в названии этой главы.

При своих объяснениях я должен буду коснуться многих государственно-правовых вопросов, но я не буду пускаться в обширные теоретические рассуждения, потому что здесь я выступаю не как теоретик, а как практик; по этой же причине я удовлетворюсь кратким объяснением своих взглядов, иногда их просто констатированием. Теоретики и специалисты и так поймут мою точку зрения и взгляды, и им, надеюсь, не помешает то, что я не расширил книгу указаниями на литературу и источники. Я считаю эту заключительную часть своего повествования о моей заграничной политике и участии в мировой войне и революции не только теорией своей деятельности, но и дальнейшим, органическим ее продолжением.

Война была мировой, она не была лишь франко-германским спором (из-за Эльзаса и Лотарингии), не была лишь борьбой Германии и России или даже германцев и славян; все эти и иные вопросы были лишь частью великой борьбы за свободу и демократию, борьбы между теоретическим абсолютизмом и гуманитарным демократизмом. По этой именно причине принял участие дословно весь мир, а война, затянувшаяся надолго, превратилась в мировую революцию.

Сравнение мировой войны с Тридцатилетней напрашивается само собой. Это сравнение не касается длительности (ускоренное современное сообщение и усовершенствованный военный аппарат сократили тридцать, а быть может, и еще больше, лет до четырех), но характера, содержания и смысла: сущностью Тридцатилетней войны было устройство Европы по религиозной революции, сущностью четырехлетней мировой войны было устройство Европы и всего мира по революции и революциях политических – последняя была в значительной степени продолжением Тридцатилетней войны.

Во время мировой революции пали три мощные теократические монархии: православная Россия, католическая Австро-Венгрия, лютеранская Пруссия-Германия. Кто бы мог предвидеть в начале войны, когда спор практически сводился прежде всего к нападению на Сербию и Бельгию, что падут три державы, стоящие во главе средневекового теократизма и монархического аристократизма!

До войны около 83 % всего человечества находилось под властью монархического режима и лишь 17 % имели республиканское правление – теперь большинство человечества республиканцы и лишь меньшинство монархисты. До войны в Европе была лишь одна большая республика – Франция, потом шли Швейцария, Португалия, Сан-Марино и Андорра; теперь там же 18 республик, два величайших государства – Германия и Россия (Россию считаю как целое) стали республиками.

Рядом с появлением республик столь же характерным политическим фактом является автономизация в среде отдельных государств: в Англии стала самостоятельной Ирландия, в России находится 21 республика и автономная территория. Правда, в Германии после войны исчезло несколько малых государств, но это случилось по административно-техническим причинам; в новой Австрии также замечаются автономистическая и федералистическая тенденции.