Мировая революция. Воспоминания - [120]

Национальный совет (Временное правительство) был за границей, он не находился на территории, которую мы предназначали для чешского государства; то же самое было и с нашим войском, которое находилось на иноземной территории, на которой и возникло; нашлись политики и юристы, которых это беспокоило, но я указывал на аналогичное положение сербов на Корфу. Как мы это далее увидим, в конце концов союзникам это затруднение перестало мешать.

Вначале признание Национального совета – в самом начале лишь меня – и нашей национальной программы мы получали чаще от отдельных политических личностей. Сюда относится, напр., уже упомянутая резолюция американского сенатора Кениона в Конгрессе, когда 25 мая 1917 г. он объявил независимость чешского народа за одно из условий мира. Подобные же отдельные голоса депутатов раздавались также во французском парламенте, в Англии, в России и других странах.

В этом вопросе важным являлось признание наших прав, in concrete – Национального совета и войска, отдельными министрами, а потом правительствами. Я уже дал схему всех признаний; по ней видно, что признание тесно связано с нашим военным развитием. Поэтому конец 1917 г., а равно и 1918 г. являются для нас решающими.

Возникает вопрос, какое значение имеют отдельные акты признания. Это зависит от условий, при которых следовали отдельные признания, и от веса тех, кто заявлял о признании. Конечно, признание президента Вильсона весьма важно, т. к. государственное положение американского президента и его отношение к собственному правительству весьма влиятельно. В Англии, в Италии и во Франции, наоборот, положение правительства совершенно иное, чем в Америке: в этих государствах правительство сильнее, там нет конституционного авторитета, соответствующего американскому президенту; английский и итальянский короли и французский президент не отвечают за действия правительства настолько, насколько американский президент, а потому здесь действительнее признание, исходящее от правительства. Конечно, кроме того, и значение Америки как великой державы было во время войны для всех союзников бесспорно весьма велико. Потому-то так сильно содействовал авторитет последнего ответа Вильсона на мирное предложение Австро-Венгрии.

Переговоры Национального совета (Временного правительства) с союзническими правительствами предшествовали всем признаниям; некоторые из договоров являются прямо обоюдными соглашениями. Признания не являются лишь ловко стилизованными безответственными обещаниями.

Далее, весьма важно оценить, в каком порядке следовали те признания, которых мы добились от союзников. Например. – даю здесь вообще лишь примеры, – очень веско, что первое официальное признание было сделано Францией, как и вообще то, что было сделано для нас по французской инициативе. Я подразумеваю первое признание Бриана (3 февраля 1916 г.), потом инициативу Франции в заявлении союзников Вильсону в январе 1917 г., инициативу в образовании наших войск в России, первый договор республики с Национальным советом, декрет об организации нашей армии в декабре 1917 г. и, наконец, назначение первого посланника к нам.

Рядом с этим необходимо отметить, что первые политические сношения уже в 1915 г. я завязал с Англией, Россией, Сербией и Италией: поручение из Праги в Лондон, переданное Воской – голландский меморандум – сношения с английским и сербским посольствами в Риме – меморандум министру Грею – первые сношения с русским послом в Лондоне – связь с итальянским посольством в Швейцарии.

Вообще, признание отдельных государств должно оцениваться в зависимости от данных условий. Так, например, Англия как монархия, конечно, консервативнее и тем не менее охотно принимала Национальный совет и признала наши государственные права. Поэтому я так высоко ценил то, что председатель совета министров Асквит принял сравнительно скоро председательствование на моей первой лекции в Лондонском университете; наконец, декларация, заключенная д-ром Бенешем с Бальфуром, является весьма полным формальным признанием. Поэтому я ее привел дословно.

Также и монархическая Италия весьма скоро завязала постоянные сношения, сначала со мной (в Берне), а позднее и в самой Италии со Штефаником и Бенешем; форма ее признания, исходившая от Соннино, а потом от Орландо, отличается некоторой сдержанностью, внушенной соображениями, касающимися Югославии. Но Италия, как только решилась, начала весьма энергично поддерживать формировку наших легионов.

Мы ей обязаны также за формировку резервной части уже после заключения перемирия.

Было бы необходимо также критически оценить каждое отдельное признание по мере того, как мы его добивались.

Само собой разумеется, что необходимо критически определять меру и степень отдельных признаний. Огромная разница, например, в том, признается ли наше право на независимость или же непосредственно сама независимость; некоторое различие заключается между признанием нашего Национального совета и позже нашего Временного правительства. Переговоры с союзническими правительствами о формулировке признания бывали часто весьма подробны и затруднительны; примером могут служить переговоры с Бальфуром. Д-р Бенеш уже изложил это в печати; дополнительно я укажу, как опасения английского министра признать Национальный совет были благополучно преодолены словом «опекун, представитель, заместитель (trustee – это английское выражение нельзя точно перевести одним словом) будущего правительства», предложенным д-ру Бенешу Стидом.