Мировая революция. Воспоминания - [117]

В действительности дело было не только в этом принципе; на практике это означало, что наш Национальный совет и наша армия являются нашим самостоятельным органом, а ни в коем случае не являются только политическим органом союзников.

Наш народ принял участие в революции не только в легионах и заграничном Национальном совете, но и дома: доказательством являются казни мирных граждан, их заточение в тюрьмах, посылка на фронт, присуждение выдающихся политиков к смерти, конфискация имущества и аресты, словом, все те наказания, которыми Вена преследовала народ. Дома так же, как и за границей, господствовал дух восстания. Революция была возможна потому, что дома с самого начала и в течение всей войны давалось на нее согласие. Смею сказать – согласие было всеобщее.

Дома в течение первых трех лет революционное движение не велось совместно всеми политическими вождями, вернее, депутатами и партиями. Политическое водительство партий было изувечено правительством; очень скоро партии оказались без вождей на воле (в тюрьме был депутат Клофач, потом д-р Крамарж, д-р Рашин, депутат Стршибрный был взят на войну), и, таким образом, народ оказался без явного руководства своих политических партий.

Вооруженная революция дома не была до конца войны в программе руководящих партий, она там не могла и не должна была быть; зато весь народ был против Австрии и доказал свой здравый смысл, готовность к пассивному сопротивлению, в надлежащий момент и к активному. Если наши союзники ожидали революции и если они нас изредка обвиняли, что мы ее не произвели, то это не было ни верным, ни обоснованным; достаточно было того, что массы не поддались политическому и военному террору. Отдельные личности заплатили за свое сопротивление смертью. Основная масса народа поддерживала дисциплину и благодаря своей работе осталась здоровой и несломленной. Иногда настроение бывало тяжелым (я это пережил сам в течение первых четырех месяцев войны), отдельные личности и даже группы падали духом, но это настроение происходило не только от страха, но и от неопределенности положения.

В продовольственном вопросе, в развитии кооперации, мне кажется, наш народ во время войны проявил весьма серьезные организационные способности и политическое чутье; эта работа способствовала главным образом тому, что решимость сопротивляться Австрии не была надломлена голодом. Эта работа была произведена в Чехии и в Моравии; она была осуществлена – поскольку я могу проследить – лишь в чешских землях. (До известной степени то же было сделано и в Вене, но там заботилось о доставке продовольствия, особенно скота, главным образом государство.) Если нашим друзьям за границей наш народ казался слишком пассивным, то это не было верной оценкой; тут как раз оправдала себя так называемая мелкая работа. «Чешское сердце» было одновременно и гуманным вспомогательным учреждением.

При этой мелкой работе и всеобщей дисциплине очень пригодилось воспитание, которое мы получили с эпохи нашего возрождения: усилия Добровского, Юнгмана, Коллара, Палацеого, Шафарика и Гавличка, а также Ригера, Сладковского и их младших последователей, как и наша литература, искусство, публицистика и особенно школы были причиной этой всеобщей политической образованности и сознательности, следствием которых было импонирующее единение народа. Я слышал, как музыка Сметаны всюду во время войны поднимала дух и ободряла; Сметана уже в молодости принял участие в революции 1848 г., своими операми и своей музыкой он предвосхитил наше освобождение: «Любуша» – это больше чем пророчество, это музыкальный праздник уже внутренно освобожденного народа. Или вот иной пример: в Праге в то время были распроданы произведения Палацкого – мыслящие люди погружались в народную программу и заветы отца народа, принимая его последние антиавстрийские взгляды. Это прекрасные примеры политической зрелости. Уровень и высоту этого воспитания можно определить тем фактом, что среди нас ни дома, ни за границей, думаю, не нашлось изменника. Я уже упоминал о подозрениях Штефаника; привожу еще, что, по новейшему определению, в Германии за измену было осуждено 235 человек, а в союзнических землях насчитывается лишь 140 подобных случаев.

Нас воспитала и подготовила не только литература, искусство и публицистика, ведь народ – это организованное целое, а его организацию осуществили наши культурные, национальные учреждения: «Сокол» и другие общества и союзы и наши политические партии.

Несмотря на весь параллелизм в движении и в деятельности бесчисленных отдельных личностей, составляющих народ как целое, все же должен был быть если не руководящий, то единящий и спаивающий центр. Объединяющим вождем была печать, особенно газеты, сумевшие тактической ловкостью сопротивляться военному террору, они поддерживали падающий дух с находчивостью, в которой выражалось сознание цели, говорили языком, непонятным для врагов, но который понимает каждый чех. Необходимый центр, соединяющий партии, был дан некоторыми политическими вождями, работавшими в согласии друг с другом. В мою задачу не входит определять заслуги этих вождей и указывать, кто был первым и главным, кто второстепенным и вспомогательной силой и т. д. Все это будет выяснено опубликованием документов и донесений. Важную роль сейчас же в начале войны играла так называемая Маффин, которая вела движение дома и устраивала сношения, Праги с нами, бывшими за границей; она распространяла сведения приходившие из мира союзников, и этим поддерживала настроение и революционный дух.