Мировая революция. Воспоминания - [116]

Далее, способствовали освобождению все те мирные граждане, которые дома у себя были военным террором австрийским повешены, были присужедны к смертной казни (д-р Крамарж, д-р Рашин) и заключены в тюрьму, лишены имущества и всячески мучимы. Необходимо также вспомнить всех тех чешских людей из всех слоев народа, которых история не вспомнит, но которым австрийское преследование делало еще более мучительным и без того тяжелое военное время. Указывая на подобные факты, мы убеждали союзников, что мы решились бороться с Австро-Венгрией на жизнь и смерть. Наша независимость была добыта кровью.

Другим действенным элементом за границей был Национальный совет, его дипломатическая деятельность и пропаганда; мы формировали легионы и увеличили их до размеров армии, мы же использовали и дипломатически участие легионов в войне. Заграничный Национальный совет был органом наших политиков, понявших основу мировой войны к всего положения и принявших непоколебимое решение или прямо и открыто делать революцию за границей, куда они и уехали, т. к. революция дома не была возможна, или же своей скрытой, подпольной работой дома основательно поддерживать заграничное движение. Главной задачей было сломить всюду и в России наследственное австрофильство, что нам наконец и удалось. Нам удалось за границей убедить союзников в нашем праве на независимость, историческом и естественном: нам удалось показать союзникам истинную сущность Габсбургов и их абсолютизма, показать, что в Австро-Венгрии при помощи лжеконституции меньшинство господствует над большинством, что Австрия и Венгрия являются пережитком и аномалией, точно так же, как прусский и русский царизм. О Пруссии и России знали на Западе и без нас; нашей задачей было убедить, что венский царизм ничем не лучше, даже хуже. Мы указывали на жестокое обращение Австро-Венгрии во время войны со своими народами, которые с ней не были согласны, на ее зависимость от Германии и пангерманского плана последней, а также на ее значительную вину в самой войне; в противовес этому мы требовали своего права на независимость, поддерживая его историей нашего участия в культурном развитии Европы. Четырехлетняя пропаганда сумела распространить о нас эти сведения даже в широких кругах союзнических народов и основательно их там укрепить.

Австрофильство, как я уже указывал, было весьма сильно во всех союзнических и нейтральных землях; победа над ним не была легкой и скорой – ведь сами мы почти что все так долго доказывали и защищали необходимость Австрии перед целым светом! Против нас была направлена интенсивная австрофильская пропаганда, затрудняющая нашу задачу; однако тем действительнее была победа нашей пропаганды. Союзники не знали Австро-Венгрии так, как мы, они совершенно не знали сложных национальных, экономических и культурных условий Восточной Европы. Напротив, мы могли дать союзникам антиавстрийскую и антигерманскую программу, подкрепленную долголетним опытом и изучением Восточной Европы. Я сказал уже вначале, излагая о первом программном разговоре с Брианом, что мы дали союзникам политическую программу: это не преувеличение, наши друзья во Франции, Англии и Америке сами это признают.

Необходимо подчеркнуть, что австрофильство не основывалось лишь на симпатиях к Австрии и Вене, но и на традиционном взгляде, что Австрия является плотиной против Германии; несмотря на то что мировая война являлась очевидным опровержением этого взгляда, он, однако, всюду держался.

Мы подавали всегда не только свою программу, но программу освобождения других народов и перестройку целой Европы. Этому служит доказательством «Новая Европа», врученная в конце войны для мирных переговоров, на французском и английском языках, союзническим государственным деятелям.

В финансовом отношении мы не зависели от союзников ни в пропаганде, ни в своей деятельности вообще. Я отказывался от всех, даже самых дружественных предложений. Между прочим, это является одной из причин, почему мы публично дезавуировали попытку русского правительства создать свой официальный, оплачиваемый Национальный совет. Был единственный случай, когда я для американской тайной разведки принял позднее английскую субсидию; это было совершенно обоснованно, т. к. дело касалось особой деятельности, посвященной исключительно союзникам. И не только пропаганду, но и легионы мы содержали, правда в долг, но все же вполне самостоятельно.

Я знал, что этим обременяю будущий государственный бюджет, но мне это казалось само собой разумеющимся. Я лично мог наблюдать некоторые случаи такой зависимости, и они как раз укрепляли меня в моей тактике. Насколько это решение было важно, станет ясно, когда я скажу, что некоторые политики в союзнических государствах были поражены, что мы не просим финансовой поддержки. Некоторые представляли себе, что мы располагаем огромными фондами; они объясняли такое наше поведение большой денежной поддержкой с родины, и в глазах многих это поднимало наш революционный престиж. Я узнал, что некоторые австрийские агенты доносили на нас во Франции, что эти фонды у нас получены от Австрии! Нашлись такие люди, которые выдавали нас за орудие Германии! Вот один из примеров, с какими трудностями нам приходилось встречаться; одновременно это бросает свет на секреты австрийской и немецкой пропаганды. Мой взгляд был и остался: у нас было и есть право на независимость, но это право мы должны сами защищать, и независимость должны снова завоевать и удержать собственными силами; нам не о чем было просить, а потому мы и не просили, хотя и искали помощи и дружбы всех союзников. У нас была, есть и будет обязанность усиленно работать и жертвовать собой.