Мировая революция. Воспоминания - [113]

Политические события на материке развивались далее благодаря поражению центральных держав. Припоминаю впечатление, произведенное переходом немецкой границы английскими войсками (1 декабря). В тот же день немецкий кронпринц отрекся от своих прав на прусскую и императорскую корону. Александр сербский принял в руки бразды правления, и сербо-хорватско-словенское государство осуществилось.

В Лондоне я получил более подробные сведения о последних днях Австрии; особые сообщения относительно того, как австрийцы использовали присутствие наших делегатов в Женеве, привез мне мой личный курьер. Некоторые их агенты и австрофильские дипломаты пытались говорить с делегатами и узнать их политический образ мышления. Кажется, что некоторые члены нашей делегации не увидели западни и обрисовали перед австрийскими агентами картину нашего положения; говорилось главным образом о разнице во взглядах у меня и Крамаржа и могущих быть из этого последствиях; в Вену были посланы сообщения о нерешительности действий некоторых делегатов по отношению к Австрии. Но д-р Бенеш принес с собой из Парижа ясность и определенность; противники очень хорошо это заметили. Само собой разумеется, что я известия принимал cum grano salis. Но эти сведения припомнили мне мое положение в нашем политическом мире до войны, а также то, что я должен считаться с тем, что люди редко меняются до основания: «президент, быть может, – но без партии», «идеалист», «больше философ, чем политик» и т. д.; забудут ли все и во всех партиях эти разнообразнейшие споры и распри, не воскреснет ли старая ненависть? Я взвешивал весьма хладнокровно все за и против и пересматривал правила своего поведения; я не раз пересматривал группы людей, с которыми мне будет необходимо вести переговоры и совместно работать, я знал различные лица и многих довольно хорошо; вышла бы довольно толстая книга, если бы я записал тогдашние свои размышления, она была бы интересна, и уверен, что даже поучительна. Я не сомневался в том, какие политики необходимы для нашего обновленного государства, и не сомневался, что в принципиальных и основных вопросах не буду и не должен никому уступать; но над всеми личными антипатиями я поставил основательный крест. В Париже я сведения, о которых говорю, кое-чем дополнил, главным образом из наших газет, сообщавших о перевороте.

В Париже (куда я приехал 7 декабря) я сделал свой первый официальный визит президенту Французской Республики Пуанкаре, чтобы поблагодарить его устно за всю ту помощь, которая была оказана Францией и им лично; я видел его еще раз на официальном обеде.

После визита президенту я отправился к нашему войску в Дарнэ; я произвел смотр и пробыл в их среде несколько часов. На обратном пути в Париж я написал черновик своего первого послания. Я также посетил раненых в госпитале.

Как в Лондоне, так и в Париже с утра до вечера я делал и принимал визиты. Весьма сердечно был я встречен министром Пишоном, когда приехал к нему с визитом; такой же прием ждал меня у ряда политиков и политически выдающихся личностей, как, например, у председателя палаты депутатов Дешанеля, у Клемансо и др.

Я еще лично не знал Клемансо, но он меня интересовал уже много лет, а во время войны я следил за его деятельностью на пользу армии. Я познакомился с некоторыми из его знакомых, и они мне рассказывали, что в начале войны у него был довольно пессимистический взгляд на исход мировой войны и на Францию вообще. Тем более меня чисто психологически занимал факт, как при таком скептицизме он мог энергично работать не только для себя, чтобы этой работой преодолеть свой скептицизм и пессимизм, но, конечно, и из преданности к Франции. Конечно, есть скептицизм и скептицизм! Уже ранее Клемансо занимал меня не только речами и парламентскими выступлениями, но и своей литературной деятельностью, своим романом (Les plus forts) и своей философией истории (Le Grand Pan), в которыхтак рельефно выступал его так называемый скепсис. Вначале он нам не слишком симпатизировал; австрийская и венгерская пропаганда распространяла слухи, что он австрофил. Когда стало известно, что он станет во главе правительства (это произошло 16 ноября 1917 г.), то некоторые французские газеты заимствовали из мадьярских газет сообщение, что новый премьер будет на стороне мадьяр, потому что его дочь вышла замуж зa мадьяра, а брат женат на венке. Его энергичное и серьезное выступление в афере Сикста не оправдало мадьярских надежд. Некоторое время он не был согласен с моей политикой в России и с тем, что я не пошел с армией в Румынию; тем более мне было теперь приятно слышать, что он допускал, что ход событий доказал мою правоту. Кроме того, ведь именно сам Клемансо уже в декабре 1917 и в январе 1918 г. заключил с д-ром Бенешем договор о легионах.

Судя по упомянутым сообщениям об австрийских и австрофильских выступлениях в Швейцарии во время Женевской конференции и еще после нее, я предполагал, что у австрофилов был доступ к самому Клемансо; лично с Клемансо я не хотел говорить об этом и старался иными доступными путями точно и верно определить положение. Я еще вернусь к этому вопросу.