Мировая революция. Воспоминания - [110]

Вспомним о различных элементах и составных частях религии: о взглядах на трансцендентальное, в особенности о проблеме Бога и бессмертия и вообще об учениях богословия и в некоторых случаях метафизики; потом о культе, об особенном чувствовании связи человека с Богом и всем миром (эта связь часто понимается мистически); о церковной организации и авторитете (священничества, иерократия = теократия); о нравственности, как отношении человека к человеку наряду с отношением к Богу и всему миру и в связи с этим отношением. Понятие религии отождествляют с понятием веры, так называемой детской веры, а эта вера противопоставляется разумному, критическому, научному познанию, богословие ставится против философии (метафизики); религия обещает верующему, в противовес детерминистической науке и научной философии, индетерминистическую веру в чудеса; религия вообще отождествляется с мистикой, причем допускается непосредственное сношение верующего с Богом и вообще с трансцендентальным миром, и эта мистическая связь ставится выше морали.

Итак, чего же мы хотим, говоря о необходимости религии и вкладывая в нее свои надежды? Хотим ли возврата к учению и религии церкви? К церкви? Какой? Полного возврата философской Каноссы? Если революция и война усилили религию, то разве они увеличили личную и общественную нравственность? Ведь вообще и во всех землях мы слышим жалобы на упадок нравственности, вызванный войной; а ведь при этом указывают не только на различных разбогатевших спекулянтов, но и на весьма распространенную распущенность, нежелание работать, нечестность и т. д., указывают на понижение нравственности у молодежи – а если нравственность является важной составной частью религии (это наверное так), то уже не является возможным так просто сказать, что благодаря войне религия приобрела силу. Я наблюдал и наблюдаю, что множество людей, даже научно образованных, попадают под влияние различных форм мистицизма, спиритизма и вообще оккультизма; такое усиление религии является ли желательным? Я хочу сказать лишь одно – в вопросе о религии мы стоим после войны там же, где стояли и до войны.

Кризис современного человека всеобщ, это кризис целого человека, всей его духовной жизни; вся современная жизнь, весь уклад, мировоззрение, жизнепонимание требуют пересмотра. Вся современная культура проникнута внутренней разъединенностью, расколотостью современного человека и его жизни, раздробленностью, нецелостностью общества и всеобщей духовной анархией, спором настоящего и прошлого, отцов и детей, борьбой церкви с наукой, философией, искусством и государством. Каждый из нас ищет отдыха для души – где и как мы его найдем? В своем стремлении к духовной свободе многие впали в излишний индивидуализм и субъективизм, откуда духовное и моральное одиночество; многие предались материализму и механизму; все мы, кажется, слишком односторонне взращивали интеллектуализм, забывая о гармоническом развитии всех духовных и физических сил и свойств. Что касается церкви, то по отношению к ней многие удовлетворялись скепсисом и отрицанием, хватаясь за революционное политиканство; несмотря на это, все убеждались, что длительная организация общества невозможна без согласия, по крайней мере в главных взглядах на жизнь; люди бунтовали против церковной дисциплины, но становились рабами партий, партиек и фракций; требование нравственности и нравственной дисциплины было объявлено старомодной морализацией, а религия и религиозная жизнь осуждались как суеверие. Скепсис, усталость от внутренней разорванности, беспокойство, недовольство, пессимизм, раздражение, отчаяние, заканчивающиеся самоубийством, милитаризмом, войной, – вот темные стороны современной жизни, современного человека – сверхчеловека.

Положение вещей после войны привело многих к убеждению, что Европа и вообще цивилизованные народы находятся в упадке, окончательном упадке. До войны пангерманцы часто объявляли упадок романских народов, особенно Франции, теперь немецкие философы (Шпенглер!) допускают также упадок немцев и всего Запада. Некоторые ожидают спасения от русского или еще более отдаленного Востока, хотя во время войны Россия пала так же, как Германия и Австрия; для немецкой литературы характерно, как в ней усилилось русское влияние. Это влияние теперь можно наблюдать и во Франции, Англии и в Америке.

Я не верю во всеобщее и окончательное вырождение и падение: из-за войны мы переживаем в виде хронического кризиса острый кризис. В этом кризисе виноваты не только мы, но и наши предки – мы не могли оставить без изменения то, что они нас оставили; но, изменяя свое наследие, мы делали все новые и новые ошибки. Все же честное признание своих ошибок является уже началом исправления.

Война и ее ужасы всех нас расстроили – мы стоим беспомощно перед огромной исторической загадкой, перед событием, какого еще не было в истории человечества. Но расстройство не программа. Нам необходимы спокойный и откровенный анализ и критика нашей культуры и всех ее основ, мы должны решиться наконец на концентрическую перестройку всех областей мышления и действия. У всех образованных народов сейчас достаточно мыслящих людей, могущих провести соединенными силами эту реформу.