Мировая революция. Воспоминания - [109]

Проблему убийства находим уже у Гете: брат Маргариты падает от меча Фауста; а что означает во II части Фауста насильственное устранение престарелой четы Филимона и Бавкиды?! В новейшей немецкой литературе проблема убийства и самоубийства разбирается Геббелем и др.

У французов дальнейшую стадию болезни анализирует с этой стороны Мюссе в Октаве – лишь крест на груди его возлюбленной спас богоборца от убийства, совсем так, как Фауста спас пасхальный благовест от самоубийства. Байрон анализирует братоубийцу Каина, Достоевский отцеубийцу.

Вопрос убийства, философского убийства характерным образом разбирался больше всего в русской литературе; в главных чертах я уже на это указывал в появившейся части своей работы о России. Достоевский анализирует душу молодого студента (Раскольникова), разъеденную европейской, главным образом немецкой философией сверхчеловека; русский Наполеон кончает убийством незначительной старухи, «вши», – проститутка его возвратит к Евангелию. А сверхчеловек, великий философ Иван Карамазов кончит внушением отцеубийства брату Смердякову, – более жестоко, как я уже сказал: брютальнее нельзя бичевать современного интеллигента-философа. «Ученик» Бурже рядом с этим является, так сказать, салонным убийцей.

Мне лично проблема убийства и самоубийства прямо напрашивалась при анализе современной революционности и террористического анархизма, особенно русского.

Я нахожу подтверждение этого анализа мировой войны в религиозном пробуждении во время и после войны; современная склонность к самоубийству, в конце концов, происходит от упадка религиозности и духовного и морального авторитета. Теперь, когда со стольких важных сторон взывают к религиозному возрождению, очевидно, можно предположить, что люди – по крайней мере, значительная часть – сознали своеобразное моральное состояние европейского общества, бывшего почвой для возникновения мировой войны. Так, мы всюду все хвастались своим прогрессом, преодолением средних веков и т. д. и вдруг такое фиаско именно прогресса, такое падение образованных народов до естественного состояния Руссо – и понятно, ведь Руссо приняли с распростертыми объятиями, он ведь отец и первый глашатай современного человека…

Я наблюдал во время войны во всех государствах, где только я был, религиозное движение, вызванное войной, и следил за его практическими и литературными проявлениями; я всюду наблюдал солдат, иногда встречал я раненых, исследовал влияние военного духовенства и сравнивал его с влиянием докторов, сиделок и вообще лиц недуховного звания на солдат, на раненых и умирающих; я слежу теперь за религиозным развитием после войны: из всего этого у меня создалось впечатление, что есть тоска по религии, но что у церковных религий было и есть меньше влияния, чем это утверждают. Более близко я мог наблюдать за нашими легионерами в России: вдруг появилось какое-то течение перехода в православие, но это скоро прошло, так как было более политическим, чем религиозным; однако я встречал много солдат, которые своей личной судьбой и военными событиями были приведены к религиозному размышлению и чувствованию, но лишь малая часть из них удовлетворилась церковной верой.

Если говорим о религии, то прежде всего необходимо точнее определить, подразумеваем ли мы религию позитивную, церковную, официальную или же внецерковную и какую именно; проблема слишком сложна для того, чтобы ее можно было соответственно характеризовать и определить одним лозунгом.

И после войны постоянно мы должны задаваться вопросом: удовлетворяет ли церковная религия и в какой мере? Почему церкви вообще и их религии находятся в упадке, почему люди – в первую очередь интеллигенция, а за ней и массы – отворачиваются от церкви, почему она их не удовлетворяет? Почему падает средневековый теократизм и его общественная организация? Ведь как раз из-за мировой войны пали три величайшие мировые теократии Австрия, Россия, Пруссия! Католичество не спасло Австро-Венгрию, православие не спасло Россию, лютеранство не спасло Пруссию. Католичество, православие и лютеранство не помешали войне, как вообще не помешали возникновению и развитию того общего морального состояния, из которого возникла война; а ведь средневековая церковь, а позднее и новые церкви были абсолютным духовным авторитетом общества; были они и в союзе с государством и светским авторитетом, как же случилось, что церкви потеряли свое влияние?

Дело идет о великом противоречии между церквами и современным мышленем, чувствованием и стремлением (философией, наукой, моральными и политическими идеалами, искусством – говоря короче, целой современной культурой) и о том, как его устранить. Сказать, что современный человек благодаря своей гордыне и т. д. заблудился и что в таком случае должен покаянно вернуться – этот рецепт ортодоксальных теологов обличает сам себя уже тем, что его повторяют сто лет и одинаково безрезультатно. После великой революции и наполеоновских войн началось восстановление старого режима, а также и церковной религии, но это не принесло действительного исправления; снова и снова возникали политические и идейные революции, возникла революция и из мировой войны: какая бы то ни была реставрация после мировой войны и революции, тоже не принесла бы спасения.