Мировая холодная война - [49]

В качестве компенсации Черчилль заявил, что «англичане не намерены преграждать Советской России доступ к тепловодным портам. Мы больше не следует политике Дизраэли или лорда Керзона. Мы не собираемся останавливать русских». Сталин сравнил интерес России в черноморских проливах с заинтересованностью Британии в Суэце и Гибралтаре, с интересом США в Панаме. «Россия находится в уязвимом положении». Черчилль еще раз подчеркнул, что, по его мнению, у России «справедливые и моральные претензии». Сталин попросил Черчилля запомнить их беседу, придет время и СССР поднимет эту международную проблему. (В Ялте и Черчилль и Рузвельт согласились с тем, что конвенция в Монтре, регулирующая статус проливов, должна быть пересмотрена в пользу СССР. В Потсдаме все три великие страны подтвердили эту свою позицию. Но когда СССР потребовал выполнения этого союзнического решения, и Англия и США не сдержали своего слова).

Русские старались показать, что они предпочитают практическую арифметику. Начальник штаба Черчилля генерал Исмей пишет, что «в Москве мы были приняты еще более тепло, чем во время визита Идена в прошлом году». Никогда не обедавший в иностранных посольствах Сталин посетил обед в британском посольстве, поехал вместе с Черчиллем в Большой театр и в промозглый дождливый день приехал в аэропорт провожать английскую делегацию. Исмей: «Я не буду утверждать, что лучше понимаю русский характер, чем в начале войны, но я полагаю, что, если мы и американцы не завоюем и сохраним их дружбы, останется не так много надежд на сохранение мира в мире». Черчилль заверил Сталина, что он может объяснить состоявшуюся договоренность Рузвельту.

Рузвельт, вполне очевидно, ревниво отнесся к встрече Черчилля со Сталиным в октябре 1944 г. Он попросил премьера позволить послу Гарриману присутствовать на всех важнейших беседах. Но обстановка предвыборной борьбы в США диктовала осторожность, и Рузвельт запретил Гарриману подписывать какой бы то ни было документ, каким бы общим он ни был. Чарльз Болен предсказывал, что результатами советско-британской договоренности могут быть «первоклассная британско-советская ссора из-за европейских проблем или… раздел Европы на сферы влияния на базе силовой политики». И то и другое, предупреждал Болен, «было бы большим несчастьем»

Уже тогда становилось ясно, что президент ждал окончания предвыборной стихии, когда трое глав великих держав смогут встретиться с глазу на глаз. Пока же он телеграфировал Сталину: «Идет глобальная война, и нет буквально ни одного военного или политического вопроса, в котором Соединенные Штаты не были бы заинтересованы… Моим твердым убеждением является то, что решение до сих пор незакрытых вопросов может быть найдено только нами тремя вместе». Это придавало визиту Черчилля в Москву характер предварительной «разведки боем». Еще боле важно следующее. Рузвельт начинал воспринимать Британию как младшего партнера в Великой коалиции. И он не хотел (как сказал Гопкинс Галифаксу), «оказаться вытолкнутым на заднее место».

В начале 1945 г. посол Галифакс пишет Черчиллю: «Беда с этими ребятами (американцами. — А.У.) заключается в том, что они являются жертвами ярлыков: „Силовая политика“, „Сферы влияния“, „Баланс сил“ и др. Как будто когда-то существовало соглашение под названием „Доктрина Монро!“ Они действительно переплюнули всех, когда осуществили покупку Луизианы!»

Старый западноевропейский центр

Постаравшись обезопасить подходы к Суэцкому каналу, Черчилль принялся за укрепление связей с потрясенными войной западноевропейскими метрополиями. Он и Антони Иден прибыли во французскую столицу 10 ноября. Исход войны уже не вызывал сомнений. В головах политиков она уже окончилась. Предстояло послевоенное переустройство мира. И две старейшие колониальные державы ощутили общность судеб.

«На этот раз, — с удовлетворением отмечал де Голль, — речь шла о деловых вопросах, а не о чувствах». Рассматривалась возможность франко-британского сотрудничества в урегулировании мировых проблем. Де Голль обратился к Черчиллю: «Вы видите, Франция поднимается. Но какой бы ни была моя вера в нее, я знаю, что она не сразу возвратит свою прежнюю мощь. Вы, англичане, оканчиваете эту войну в ореоле славы. Однако, как бы это ни было несправедливым, ваше положение рискует ухудшиться из-за ваших жертв и затрат, из-за центробежных сил, существующих в Содружестве Наций и, прежде всего, из-за возвышения Америки и России, а в будущем и Китая! Итак, обе наши страны встречают новый мир ослабленными. И на кого сможет рассчитывать каждая из наших стран, действуя в одиночку? Если же, напротив, они придут к согласию и вместе встретят трудности завтрашнего дня, их вес будет достаточным, чтобы не допустить ничего такого, с чем они не согласны. Общая воля — вот что должно лежать в основании союза, который мы вам предлагаем». Ответ Черчилля: «Сегодня я предлагаю вам заключить с нами принципиальный союз. Но в политике, так же как и в стратегии, лучше идти за сильнейшими, чем против них… Американцы обладают неисчерпаемыми ресурсами. Но они не всегда ими пользуются сознательно. Я, естественно, старался использовать их в интересах моей страны. Я установил тесные личные отношения с президентом Рузвельтом. Я старался направить события в желаемом направлении». Таким образом, Черчилль в принципе согласен на союз, но с оговоркой: Британия должна считаться в американской мощью. Последним обстоятельством — желанием сохранить особые отношения с Соединенными Штатами объясняется многое в британской политике и в военные и послевоенные годы. Но в ноябре 1944 г. фактом стало образование тайного фронта старых колониальных держав.