Мираж - [98]

— Старина, — ответил Вирджил, — что бы ни было, это моя страна, права она или нет.

— Вот потому я и хочу, чтобы она реже была неправой.

— Что ты насел на меня? Я, что ли, писал первый бюллетень «Внимание, советская пропаганда»? Тогда я был в Манагуа. А приехал сюда, чтобы на месте увидеть наши просчеты и внести коррективы в проект, сделать его агрессивнее.

— Тогда тебе надо здесь пообщаться с парнями из Института США и Канады, — посоветовал Дик. — Многое тогда почувствуешь, поймешь. Острые ребята.

— Зачем? Дадут мне там двух-трех штатных лекторов, которые только тем и занимаются, что принимают иностранцев.

— Мимо! Это спецы. Они намного больше знают об Америке, чем вы о русских. Не думаю, чтобы у вас в УМС на такие встречи посылали практикантов или курьеров. Видимо, не зря сейчас задергались у нас, создавая фонд Гарримана для подготовки специалистов по Советскому Союзу.

Машина остановилась у светофора. Маккормик помахал рукой милиционеру. Тот медленной походкой направился к ним.

— Слушаю вас, — козырнул он, заглядывая в салон автомобиля.

— Нет-нет, командир. Я просто поприветствовал вас. Добрый день, — улыбнулся ему Дик.

— Вы неуверенно перестраивались из ряда в ряд. Кажется, выпили?

— Что вы, избави бог! Это лекарства. Давление, знаете.

— Счастливого пути. — Инспектор направился к тротуару.

Дик посмотрел на Чипа.

— Как написал бы ваш Джек Андерсон, «политическая дискуссия была грубо пресечена полицией», — сказал он.

— Что ты имеешь против Джека?

— Ничего. Мне нравится его манера изложения: «Как сообщили моей помощнице — или помощнику — из разведывательных кругов…»

— Ссылка на источник усиливает достоверность сведений.

— Безусловно. Когда вся пресса ничего не знает или просто лжет, а «яйцеголовые мыслители» далеки от понимания того, что происходит в действительности, лучше всего вытащить козырную карту: а вот, мол, в нашей разведке…

— Джек имеет на это карт-бланш «фирмы», — перебил Вирджил.

— И тоже сажает нас в лужу. Эдак загадочно намекает на то, что где-то в глубокой тайне аналитические гении западного мира, использующие самые совершенные компьютеры, размышляют над донесениями, полученными из советской глубинки. А затем выдает очередную абракадабру. Неужели нет более тонких парней?

— Ты не прав, Джек — золотое перо.

— Чепуха! Ссылками на нас он давно уже скомпрометировал себя здесь. Ладно, был бы это Гарри Розицки, который лихо врал после войны, а теперь, на старости лет, поверил в собственное вранье и дает показания в конгрессе о «национальном агрессивном характере русских». Джек вроде бы моложе. К чему он вытащил на свет этот остров Врангеля и стал призывать Вашингтон к его аннексии? Чтобы еще раз подразнить русских? К чему? У них вроде бы больше прав на нашу Аляску, чем у Джека на остров Врангеля.

— Любопытно тебя слушать, Дик. Своеобразный взгляд. Так сказать, со стороны. Но ведь ты же не посторонний.

— Черт побери! Вот потому я и хочу, чтобы в ваших или наших проектах было меньше идиотизма! Ты только посмотри, какие неуклюжие эссе выдают наши парни из Управления анализа разведданных! Скажем, по энергетической проблеме. Доклад ЦРУ! Растрезвонили на весь мир. И что? Наши же журналисты здесь побывали в Тюмени, а после камня на камне не оставили от доклада.

— Зато мы хорошо половили рыбку в этой мутной воде.

— А-а! — Маккормик вяло махнул рукой. — Что с тобой говорить! Ты каким был, таким и останешься. Ночная стража! Рыцарь ЦРУ! Тебе должны ставить памятник в первую очередь.

— Если бы я меньше тебя любил, старина, я мог бы обидеться, — сказал Чип.

— Ты лучше слушай, что тебе говорит верный друг, да включи кое-что в свою оценку проекта, так сказать изнутри. Я это лучше понял и прочувствовал. Продолжать?

— Валяй! — отмахнулся Вирджил, хотя внутренне понимал, что в словах Дика есть рациональные зерна. Уставший с дороги, он не пытался вникать — успеется.

— Все дело в нашем невежестве, — продолжал Маккормик. — Помню, перед направлением сюда, в Москву, изучал анализ штаб-квартиры о способности русских к научным изысканиям. Словно эти русские — только что открытое племя дикарей, умственные способности которых должна определять разведка. Там было названо четыре имени. Они известны каждому советскому школьнику. Как Франклин и Эдисон известны нашим. Так вот, наши парни умудрились даже тут переврать две фамилии. Менделеев — о нем даже в словаре Вебстера сказано, что он открыл периодический закон, — стал Менделевичем, а великий просветитель Ломоносов — Ломоносовским. Подумай, что русские могут сказать после этого про нас? — Дик помолчал, а затем ответил сам себе: — Видимо, то же самое, что сказали бы и американцы об анализе их способностей к науке, выдай советские эксперты фамилии Франклинштейн и Эдисонер.

— Это анекдот?

— Хорошо бы. Я лично держал в руках этот «анализ». Было бы не так дико, если бы его писали в сороковых — пятидесятых. Он подготовлен нашими экспертами в семьдесят третьем. После того прошло почти десять лет, а наши аналитики вроде бы остались на том же пещерном уровне. Обидно, Вирджил. Вот вы в своем первом бюллетене обрушились на русских: дескать, международный терроризм, поддержка, во всем виновата Москва. Это страшный, это убийственный бумеранг! Не нам с тобой об этом говорить. Ладно, если бы они здесь были беспомощны. Они же вывернут ваш проект наизнанку. Фактами, документами. И все это обрушится на наши головы. Один из аргументов уже прозвучал здесь, на конгрессе МОЖ. Вовсе не русский, кстати, вспоминал, как во времена Гитлера фашисты тоже называли участников Сопротивления террористами. Так вот, я и думаю, зачем мы ухватили этот термин?