Мираж черной пустыни - [25]

Только сегодня утром к ней приходила леди Найагудгии, горшечница клана, жаловаться на то, что ее горшки начали необъяснимым образом биться. Вачера достала свой Мешок с вопросами и бросила к ногам женщины божественные палочки. Она прочитала по ним о том, что было нарушено табу, что мастерскую Найагудгии посетил мужчина. Горшечное дело было занятием сугубо женским, так как Первую женщину завали Мунби, что означало «Та, кто делает горшки». Весь процесс изготовления горшка — от откапывания глины до его лепки, сушки, обжига и продажи — находился исключительно в руках женщин. Закон кикую запрещал мужчинам как прикасаться к материалам, используемым в этом ремесле, так и присутствовать во время изготовления горшков. То, что новые горшки Найагудгии таинственным образом бились, могло означать лишь одно: на запретную территорию, намеренно или по незнанию, ступил мужчина. Теперь возле священного фигового дерева нужно будет принести в жертву козу, только после этого мастерская горшечницы будет считаться очищенной.

Но сильнее всего тяготила Вачеру мысль о засухе. Что вызвало ее? Как умилостивить Нгайя и вызвать дождь?

Она посмотрела на скудное содержимое своей корзины: несколько хрупких листьев и сухая, как солома, трава. Ее снадобья окажутся бессильными, и болезнь снова поразит землю кикую. Почва под ее ногами была похожа на пыль. Великая Мать отчаянно нуждалась в воде. Кукурузные поля в деревне высохли и, собранное зерно превратилось в труху, ветки сбросили листья и печально наклонились к земле. Вачера вновь подумала о той работе, которая, не прекращаясь, кипела на холме у реки. Огромные металлические монстры срубали деревья и выкорчевывали пни; гигантские металлические челюсти, влачимые волами, ранили землю; белый человек, сидя верхом на лошади, грозил сыновьям Мамби хлыстом и заставлял их трудиться под безоблачным небом, словно те были женщинами! Вачера слышала недовольные голоса своих предков.

Вдруг ей пришла в голову мысль, что на ее народ обрушилось таху — напасть или грех. Это проклятие оскверняло землю и воздух, могло наслать на человека болезнь и смерть, уничтожить урожай, сделать овец и коров бесплодными, наслать на женщин дурные сны.

Лес был населен духами и призраками: Дети Мамби знали, что они должны ступать по лесу осторожно, иначе могут обидеть древесного человечка или духа реки. Они ведали, что демоны цепляются за черный плащ ночи, а добрые проявления Нгая летают на крыльях утра. Магия была повсюду: в каждом листочке и веточке, крике птицы, тумане, что скрывал от взора людского Бога Посвящения. И поскольку существовал этот второй невидимый мир, с его законами и наказаниями, Дети Мамби незыблемо чтили его. Убирая урожай, они никогда не вынимали из земли последний клубень, не осушали колодец до конца, не ломали без нужды ветки деревьев и не переворачивали камни. Если же кто-нибудь нарушал спокойствие царства духов, он приносил извинения или искупал свою вину дарами. Однако если кто-нибудь по неосторожности наносил обиду и не просил за это прощения, на него и всех Детей Мамби насылалось таху.

Но что же навлекло на них эту «напасть»?

Таху было самой могущественной силой на земле, кикую знали это. Наслать на члена племени проклятие было наихудшим злодеянием, более чудовищным, чем даже убийство. Человека, наславшего таху, живьем сжигали на костре, а жертву этого проклятия ничто уже не могло спасти от неминуемой гибели. Старшая Вачера была свидетельницей того, как сошел с ума член ее собственной семьи, после того как какой-то человек, позавидовав большому стаду овец ее дяди, наслал на него таху. Вачера была тогда маленькой девочкой; она видела весь тот сложный ритуал, с помощью которого колдунья-знахарка пыталась снять проклятие. Но все оказалось тщетным. Таху было сильнее, чем снадобья и заклинания человека; насланное проклятие снять было практически невозможно, поэтому Дети Мамби относились к таху с серьезностью и осмотрительностью.

Собрав лекарственные травы, женщины начали искать хворост. Они связали сухие ветки в огромные вязанки, взвалили их себе на спины и прикрепили завязками к головам. Ноши были настолько тяжелыми, что бабушка и внучка шли, согнувшись до самой земли, глядя себе под ноги. Бабушка, имея за плечами семидесятилетний опыт ношения тяжелых грузов, шла впереди. Обе женщины медленно брели по пыльной тропинке обратно в деревню, которая находилась на расстоянии полета множества стрел, — такой путь белый человек называл пятью милями.

Пока они шли, молодая Вачера думала о своем муже. Придет ли Матенге сегодня в деревню? В последний раз она видела его после родов его третьей жены. По законам кикую, муж мог увидеть ребенка только после того, как приносил его матери козу. И Матенге пришел, высокий и стройный, одетый лишь в красную накидку, завязанную на одном плече.

Он больше не носил копья, потому что закон белого человека запрещал это делать; вместо него у него была трость для ходьбы, которая придавала ему важный вид.

Занимаясь домашними делами — запасая воду из отдаленных закутков высохшей реки, собирая чахлые луковиц и ссохшиеся початков кукурузы, доя коз, сшивая шкуры, убирая хижину и чиня крышу, — Вачера наблюдала за мужем. Он часто сидел под тенью дерева и разговаривал с другими мужчинами племени кикую; иногда она слышала, как он смеется, беседуя с белым человеком. А когда он приходил домой, то отдыхал в своей холостяцкой хижине, куда женщинам вход был запрещен, и развлекал своих братьев и кузенов рассказами о новой шамбе мцунгу.