Мираж черной пустыни - [23]

— Слава богу, нет. Женщины племени кикую не могут стоять у власти. Их едва за людей считают. Они собственность мужчин. Их продают отцы, и покупают мужья. Кстати, само слово «муж» на языке кикую на самом деле означает «хозяин». Слово же «мужчина» — мурум — означает «могущественный», «достойнейший», «хозяин и господин», в то время как слово «женщина» — мука — переводится как «подчиненный», «льющий слезы по пустякам» и «склонный к панике». Также слово «мука» имеет значение «трус» и «предмет, не имеющий ценности».

— Это ужасно!

— Осторожнее, — сказал Валентин. — А то моя сестра попытается сделать из них суфражисток.

— Женщины кикую не считают свое положение ужасным, — сказал сэр Джеймс. — Они почитают служение мужчине настоящей честью.

— Тебе есть чему у них поучиться, старушка, — сказал Валентин. Он положил руки на стол. — Надеюсь, леди извинят нас, если мы попьем кофе здесь? Боюсь, у нас нет помещения, куда бы джентльмены могли удалиться с сигарами.

— Бог мой, — произнесла леди Роуз, — вы же не собираетесь курить здесь?

Он легонько сжал ее руку.

— Мы не дикари, моя дорогая. В Африке каждый должен быть готов к каким-либо жертвам. Мы отказались от сигар.

Даже сидя через стол от нее, Грейс заметила, как леди Роуз отреагировала на прикосновение Валентина: ее зрачки расширились, щеки вспыхнули. Когда Валентин начал отстраняться от нее, Роуз положила свою руку на руку мужа, в ее глазах читалось желание.

— Дорогой, — произнесла она тихим, слегка запинающимся от выпитого голосом, — может быть, нам стоит вернуться в город и пожить в том маленьком необычном отеле?

— В «Белом носороге»? Ни за что в жизни, любовь моя. Его стены настолько тонки, что можно услышать, о чем думает твой сосед!

— Если бы ты только знал, как бы мне хотелось пожить там, пока не построят дом.

— Это невозможно. За этими обезьянами нужен глаз да глаз, иначе они перестанут работать. Стоит мне только отвернуться, как они тут же убегают в лес и начинают распивать пиво.

Выражение сомнения мгновенно испарилось с лица леди Роуз, когда в комнату внесли серебряный кофейник и фарфоровые чашки. Она одобряюще улыбнулась слуге-африканцу в белых перчатках, называвшему ее «мемсааб». Сервировка была безукоризненной, на столе лежали правильные ложки, граммофон играл Дебюсси. От выпитого шампанского у Роуз закружилась голова. Ее предупреждали о коварстве этого напитка, но она забыла об этом и выпила слишком много. Впрочем, ей это даже нравилось. Роуз наслаждалась разливающимся по телу теплом, необычными ощущениями. Как она могла переживать из-за этих своих постельных страхов? Она очень надеялась, что ночью Валентин посетит ее палатку.

— Знаете ли вы, что слово «кофе», — говорил в это время ее муж, — происходит от арабского слова «кваве», которое изначально означало «вино»?

Тем временем сэр Джеймс повернулся к Грейс и спросил:

— Когда вы сможете приехать к нам на ранчо? Люсиль не терпится познакомиться с вами.

— Когда вам будет удобно, сэр Джеймс. Я хочу сразу приступить к работе, буду строить возле реки свой собственный дом.

— Посмотрим, позволит ли погода. Я хотел бы пригласить вас в гости уже на следующей неделе.

— Если вы пришлете кого-нибудь за мной, я с удовольствием приму роды у вашей жены.

— В этом можете не сомневаться! — Он одарил Грейс долгим внимательным взглядом. — Жаль, что мне придется с первыми лучами солнца возвращаться домой. В этих краях встреча с новым человеком — редкое удовольствие. Но я беспокоюсь о некоторых своих коровах, они, видимо, заболели, а я не могу определить чем.

— Здесь нет ветеринара?

— Есть, в Найроби. Но я не видел его уже несколько недель. У него масса работы, и ему приходится ездить по всем углам и закоулкам чудовищно огромной территории. Мне придется самому взять у них кровь и отправить ее в Найроби на анализ.

— Если вам нужно, у меня есть микроскоп.

Сэр Джеймс уставился на нее во все глаза.

— У вас есть микроскоп? Бог мой! — Он коснулся ее руки. — Грейс, вы просто посланец Божий! Я могу взять его у вас на несколько дней?

— Конечно, — ответила она, глядя на сильную, загорелую руку, которая сжимала ее руку и закрывала кольцо Джереми.

Вдруг в тишине ночи раздался рев, взорвавший лес какофонией криков и воя.

— Что, черт возьми, это было? — прокричал Валентин, вскакивая на ноги.

Снова раздался дикий рев, который мгновенно отрезвил находившихся в обеденной палатке. Валентин выскочил на улицу, Бриггс и Джеймс последовали за ним. Женщины, оставшиеся за столом, услышали лай собак, крики африканцев и тихий плач ребенка.

— Мона! — произнесла Грейс и, встав, направилась к брезентовой двери. Выглянув наружу, она увидела, что действие разворачивается в стороне, противоположной той, где обитали Мона и няня. Она вгляделась в туман. Бегали люди, горели факелы, выли собаки — от их дикого воя в жилах стыла кровь.

— Что случилось? — спросила за ее спиной Роуз.

— Я не знаю… — Тут она увидела Валентина, решительно шагающего к своей палатке с грозным выражением лица. Он вошел внутрь и через несколько секунд вышел оттуда с хлыстом в руке. — Валентин? — позвала она.

Он не ответил.

Грейс попыталась разглядеть сквозь туман, что происходит на другом конце лагеря. Собаки словно сошли с ума: даже грозные команды хозяев не могли успокоить их. Среди всего этого шума отчетливо слышался громогласный голос лорда Тривертона, отдающего приказания.