Мир вашему дому - [70]

— Здравствуйте, — сказал Виктор.

— Салям, — равнодушно отозвался паренек.

— Помоги, браток, — стараясь придать голосу прочувственные нотки, попросил Виктор. — Машина в вашем овраге увязла.

— Овраг не наш, а ваш, — неожиданно четко отрубил паренек. — Детей в пионерский лагерь возите? Сами на турбазу ездите? А дорогу через овраг пусть Сабанай тянет? Нет, не буду помогать.

— Выручи! — взревел Виктор. — Что тебе стоит?

Паренек отрицательно покачал головой.

— На пиво дам! — спохватился Виктор. — За мной не станет.

— Нет, — сказал паренек и сделал движение, чтобы закрыть окно.

— Десятку! — крикнул Виктор и схватился за раму. Он представил холодную, промозглую ночь в овраге, дрожащую от холода мать и добавил негромко: — Пятнадцать тебя устроит?

Паренек, поморщившись всем лицом, нагнулся к Виктору.

— Я тоже под дождь попал, — сказал он значительно. — Промок, простыл немного. Выпил, значит. Мне теперь нельзя за трактор.

Виктор обмяк: это был конец. Но уйти он не мог. «Родился и прожил здесь сорок лет, а выучить сотню-другую слов на башкирском поленился, — подумал он о себе со злостью. — Паренек наверняка бы не отказал, если б я попросил его на родном языке».

— Шибко не расстраивайся, — сказал тот, оглядывая жалкое лицо Виктора. — Не сможешь уехать, приходи ко мне ночевать. Утром вытащу твою машину.

— Я за себя не переживаю, — сказал Виктор. — Мать у меня на дороге. Крестьянская кровь у нее взыграла — плащ свой на картошку накинула. Промокла она сильно…

— Старый человек, на дороге? — удивился паренек. — Это нельзя, чтоб старые люди замерзали…

Он закрыл окно. Через минуту-другую паренек стоял на крыльце.

— Десять! — сказал паренек, глядя в глаза Виктору. — Пятерку оставь себе, согреешься дома.

— А если я аварию сделаю? — говорил он уже в кабине трактора. — Мне тогда крышка, в тюрьму потащат.

— Не допущу, — горячо заверил Виктор. — Пока будешь вытягивать машину, я от тебя на шаг не отойду.

Грузовик стоял все на том же месте. Мать понуро сидела на подножке и смотрела в сторону Сабаная.

Шофер, услышав рокот трактора, выскочил из леса, где он выламывал жерди, размотал трос и зацепил его за фаркопф «дэтэшки». Тракторист осторожно дернул, вытащил машину из глубокой колеи на обочину и уверенно потянул ее из оврага.

Наверху Виктор крепко стиснул паренька за плечи, выскочил из кабины и полез в кузов машины. Он достал из сумки кошелек, вытянул три пятерки и попросил мать:

— Отдай пареньку.

Сам он вдруг застеснялся идти к трактористу с деньгами.

— Пятерки бы хватило, Витька, — мать смотрела на деньги.

— Отдай-отдай, ждет человек, — нетерпеливо сказал Виктор.

Мать, вся забрызганная грязью, неловко пошла к трактору, скользя и с трудом удерживаясь на ногах. У гусеницы она оробела, не зная, как подняться наверх, и потянула вверх руку с зажатыми в ней деньгами. Трактор, неожиданно для всех, дернулся и пошел целиной вниз, к аулу.

— Не взял, — мать тяжело поднялась в кузов. — Они у старых людей не больно берут. Тебе, сынок, самому надо было отдать.

Виктор проводил взглядом трактор.

— Черт бы вас побрал с этой картошкой, — тихо, почти с ненавистью, сказал он и отвернулся от матери.

Но та протягивала деньги, и он оттолкнул ее руку.

— Возьми себе или отдай какой-нибудь одинокой старушке.

Вернулись они домой вечером, разгрузили картошку в сарае, перебрали и ссыпали в подпол. Виктор кое-как поужинал, лег в постель и уснул мертвецким сном.

Утром он проснулся поздно, долго лежал и с удовольствием думал, что вот еще один картофельный сезон позади, и можно будет спокойно жить до самой весны. Мать гремела на кухне, пекла сдобу для внуков и напевала. Часто забегали соседки. «Теперь мне зима не страшна, — говорила мать каждой из них. — Нынче я с картошкой. Сухонькая, крепенькая, одна к одной…»

Виктор оделся и вышел в переднюю. Мать ждала его за самоваром в праздничном платье, лицо ее светилось радостью, каким-то необычным торжеством. Виктора поразили светлые, молодые глаза матери. Он позавтракал, оделся и взял в руку тяжелый портфель.

— Вот еще возьми, — попросила она и протянула сумку. — Покушайте свежей картошечки.

Виктор едва не бросил на пол картошку, но взглянул в умиротворенные материнские глаза, сдержался.

В междугородном автобусе он поставил у ног портфель и сумку, откинулся на сиденье и вспомнил вчерашний суматошный день, овраг у Сабаная, старые, жилистые руки матери, упирающиеся в мокрые доски грузовика, ее лучистые глаза утром, и задумался. Еще он вспомнил страшную войну и себя, трижды избежавшего смерти. Но прошлая война грозила ему, малолетнему, другой смертью, мучительной и каждодневной: голодной. И мать отстаивала его и себя все эти тяжелые годы. И как знать, сумела ли бы отстоять, если не картошка… И неожиданно он понял, что сегодня у матери не простая радость, а праздник души, праздник убранного урожая, ее низкий поклон «второму хлебу», что помог ей и ее сыну выжить и встать на ноги. Виктор подумал, что отныне один выходной в середине сентября будет и его праздником. Еще он с беспокойством подумал, будут ли свои праздники у его детей…

ПОРТ-АРТУР

Его встретили на перроне станции.