Мир тишины - [11]
(Г.Г. фон Шуберт)
Язык принадлежит самой человеческой жизни, является её неотъемлемой частью, возникает из неё и с ней же смешивается.
По моему глубочайшему убеждению язык следует считать неотъемлемой деталью устройства человека. Для того, чтобы понять одно единственное слово не как физический стимул, но как артикулированный звук, описывающий некую концепцию, язык в человеке должен пребывать как целостная и отчётливая структура. (В. Гумбольдт)
Язык мог быть произведён лишь другим существом, причём Существом более могущественным, чем существо языка.
ДРЕВНИЕ ЯЗЫКИ
1
Люди раньше, согласно преданиям о Золотом Веке, могли понимать язык животных, деревьев, цветов и трав. И эта способность свидетельствует о том, что первоначальному языку - едва лишь возникшему из полноты тишины - всё ещё была присуща её всеохватывающая полнота.
И в то же время язык этот устремлялся ввысь, в небеса.
Перекинув мост поверх земных звуков, он открыл путь для их всеобщей встречи друг с другом. Так же как всё взращённое на земле возносится на небо, так и все голоса земные отправились на небеса языка. Влившись в язык и причастившись к нему, всякий голос стал понятным. Языковое царство небесное стало родным краем для всех голосов; здесь, на небе, они сходились друг с другом. И несмотря на всю свою мощь, язык оставался ненавязчив, как ненавязчива сама тишина.
2
Древние языки устроены радиально, всегда начинаясь от центра тишины и в него возвращаясь, подобно фонтану, с его струями, бьющими из центра чаши, возвращающимися в него и в нём же исчезающими.
В современных работах идея подобна движению целеустремлённо идущего вперёд человека. Напротив, в античных трудах она напоминает кружащее парение птиц. (Жубер)
В ранних языках сила всегда шла рука об руку со смирением: смирением и кротостью, поскольку язык едва только появился из тишины, и силой, оттого что ему необходимо было закрепиться, упрочить своё положение, дабы не быть опрокинутым обратно в тишину.
Колчан полный стальных стрел; прочно закреплённый якорный канат; медная труба, рассекающая воздух пронзительными звуками: таков иврит - немногословен, но то, что сказано, подобно ударам молота о наковальню. (Ренан, "Израиль")
Почти неизменные, подобно глыбам в циклопической стене, стоят древние слова, словно выжидая, что их позовут обратно в тишину - как будто из тишины же их и вызвали. Как если бы над ними ещё распространялась её власть, и оттого они всё время оглядываются туда, откуда пришли. При этом из тишины всегда могло явиться и другое слово - слово более высокого порядка, поправляющее предыдущее.
Ранние языки укрепляли за собой позиции, и потому они были статичны. Отдельные слова стояли на земле подобно столбам, каждое само по себе, почти без всякой связи с соседними. Архитектура языка была вертикальной. Каждое слово погружалось в предложение отвесно и колонноподобно.
Язык наших старых законов обычно звучал веско и твёрдо; не так резко, и не так грубо, скорее медленно, но всё же без растягивания. (Якоб Гримм)
Сегодня в языке уже утеряна статичность древних наречий. Предложение стало динамичным, каждое слово торопится за следующим. Иная и архитектура языка: вертикальные колонны заложены низко и предложение отныне задаётся горизонтально устремлённой тягой. "Вертикальные колонны, словно барьер, ещё сдержали бы полёт мироздания, но теперь всё движется горизонтально, по траектории его бега" ("Бегство от бога"). Предложение стало текучим и динамичным. Слова толкаются между собой в яростной спешке. Язык сегодня резок и агрессивен, и часто в самой форме языка агрессии больше, чем в выражаемом им содержании. В языке стало слишком много самосознания: всякое слово теперь исходит в большей степени из предыдущего слова, а не из тишины, и движется больше в сторону слова, следующего перед собой, а не в сторону безмолвия.
3
Бросается в глаза, что в древних языках рождение слов из тишины отнюдь не было чем-то обыденным, но само по себе воспринималось как важное событие, требовавшее приостановки течения речи до того, как появится очередное слово. Слова часто прерывались тишиной. Так же, как зарождающаяся река подпитывается из множества притоков, так и в поток предложения после всякого слова вливался новый приток тишины.
Слово древних языков лишь ненадолго прерывало безмолвие. И всякое слово было окаймлено тишиной. И именно эта окружающая канва безмолвия придавала ему индивидуальное обличие и отделяла от прочих слов, ограждая тишиной его индивидуальность. Слова, не имеющие тишины меж собой, лишаются своей личной формы и индивидуальности. Вместо того, чтобы быть индивидуальностями, они превращаются в безликую массу.
В древних языках тишина обитала в паузе между двумя словами. Язык дышал тишиной, выговаривал тишину - в ту самую великую тишину, из которой он возник.
В классическом стиле тишине обычно отведена важная роль. Она доминирует в стиле Тацита. Вульгарный гнев разражается, гнев потише бормочет, но возмущение ощущает необходимость в тишине, дабы предоставить слово тому, что творится в ожидании будущей справедливости.
Впервые в науке об искусстве предпринимается попытка систематического анализа проблем интерпретации сакрального зодчества. В рамках общей герменевтики архитектуры выделяется иконографический подход и выявляются его основные варианты, представленные именами Й. Зауэра (символика Дома Божия), Э. Маля (архитектура как иероглиф священного), Р. Краутхаймера (собственно – иконография архитектурных архетипов), А. Грабара (архитектура как система семантических полей), Ф.-В. Дайхманна (символизм архитектуры как археологической предметности) и Ст.
Серия «Новые идеи в философии» под редакцией Н.О. Лосского и Э.Л. Радлова впервые вышла в Санкт-Петербурге в издательстве «Образование» ровно сто лет назад – в 1912—1914 гг. За три неполных года свет увидело семнадцать сборников. Среди авторов статей такие известные русские и иностранные ученые как А. Бергсон, Ф. Брентано, В. Вундт, Э. Гартман, У. Джемс, В. Дильтей и др. До настоящего времени сборники являются большой библиографической редкостью и представляют собой огромную познавательную и историческую ценность прежде всего в силу своего содержания.
Атеизм стал знаменательным явлением социальной жизни. Его высшая форма — марксистский атеизм — огромное достижение социалистической цивилизации. Современные богословы и буржуазные идеологи пытаются представить атеизм случайным явлением, лишенным исторических корней. В предлагаемой книге дана глубокая и аргументированная критика подобных измышлений, показана история свободомыслия и атеизма, их связь с мировой культурой.
Макс Нордау"Вырождение. Современные французы."Имя Макса Нордау (1849—1923) было популярно на Западе и в России в конце прошлого столетия. В главном своем сочинении «Вырождение» он, врач но образованию, ученик Ч. Ломброзо, предпринял оригинальную попытку интерпретации «заката Европы». Нордау возложил ответственность за эпоху декаданса на кумиров своего времени — Ф. Ницше, Л. Толстого, П. Верлена, О. Уайльда, прерафаэлитов и других, давая их творчеству парадоксальную характеристику. И, хотя его концепция подверглась жесткой критике, в каких-то моментах его видение цивилизации оказалось довольно точным.В книгу включены также очерки «Современные французы», где читатель познакомится с галереей литературных портретов, в частности Бальзака, Мишле, Мопассана и других писателей.Эти произведения издаются на русском языке впервые после почти столетнего перерыва.
В книге представлено исследование формирования идеи понятия у Гегеля, его способа мышления, а также идеи "несчастного сознания". Философия Гегеля не может быть сведена к нескольким логическим формулам. Или, скорее, эти формулы скрывают нечто такое, что с самого начала не является чисто логическим. Диалектика, прежде чем быть методом, представляет собой опыт, на основе которого Гегель переходит от одной идеи к другой. Негативность — это само движение разума, посредством которого он всегда выходит за пределы того, чем является.
В монографии на материале оригинальных текстов исследуется онтологическая семантика поэтического слова французского поэта-символиста Артюра Рембо (1854–1891). Философский анализ произведений А. Рембо осуществляется на основе подстрочных переводов, фиксирующих лексико-грамматическое ядро оригинала.Работа представляет теоретический интерес для философов, филологов, искусствоведов. Может быть использована как материал спецкурса и спецпрактикума для студентов.