Мир тесен - [80]

«Сонеста», огромный современный отель в районе Катен-гат, был построен впритык к круглой лютеранской церкви, приспособленной под зал для проведения конференций.

— Надеюсь, церковь не действующая, — заметил Перс, входя под высокие своды. Могучий орган из темного дерева с позолотой, а также выступающая из стены резная кафедра — вот все, что напоминало о прежнем назначении здания.

— Я бы сказал, что церковь теперь освящена заново, — пояснил ему Моррис Цапп. — Ты разве не знаешь, что религия современного мира — это информация?

Перс наблюдал за тем, как быстро заполняются зрительские ряды, тайно надеясь увидеть Анжелику — спокойную, собранную, в серьезных очках и с занесенной над блокнотом стальной авторучкой. Какой-то мужчина, лицом похожий на ящерицу, проходя мимо них, едва заметно кивнул Моррису; его сопровождал молодой недовольного вида человек в черных узких джинсах.

— Это Мишель Тардьё, — тихо сказал Моррис. — Еще один претендент на должность в ЮНЕСКО. А отрок рядом с ним — как бы научный ассистент. Насколько ценны его исследования, можно судить по тому, как славно виляет он задом.

— Здравствуйте, молодой человек! — Перса легонько похлопали по плечу и, обернувшись, он увидел стоящую позади него мисс Сибил Мейден; на ней было платье в цветочек, а в руках она держала веер.

— Здравствуйте, мисс Мейден! — приветствовал он пожилую даму. — Я и не знал, что вы интересуетесь семиотикой.

— Мне просто захотелось узнать, что это такое, — ответил она. — Не следует игнорировать то, что непонятно.

— Ну и как ваше впечатление?

Мисс Мейден с треском раскрыла веер.

— Все это вздор, — заявила она. — Хотя Амстердам — чудный город. Вы были в музее Ван Гога? Ах, эти пейзажи Арля! Как откровенно фалличны кипарисы, как тучны, как плодородны нивы!

— Я думаю, пора занимать места, — сказал Перс. — Кажется, начинают.

На каждом кресле лежали листочки, которые с первого взгляда из-за обилия квадратиков, стрелочек и всевозможных линий могли показаться схемой электростанции, с той только разницей, что в квадратики были вписаны слова «трагедия», «комедия», «пастораль», «лирика», «эпос», «драма». Первый доклад назывался «Семиотическая теория жанра»; его, запинаясь и потея от напряжения, читал по-английски какой-то славянин, хотя рабочим языком конференции был объявлен французский. В бывшей церкви было довольно жарко. У Перса за спиной шелестела веером мисс Мейден, время от времени то недоверчиво хмыкая, то презрительно фыркая. Голова Перса сделалась тяжелой, как пушечное ядро. Он стал подремывать, клоня ее вперед и тут же просыпаясь от боли в шейных мышцах. В конце концов Перс уронил голову на грудь и погрузился в глубокий сон.

От сна, в котором Перс с амвона часовни, похожей на салон самолета, читал доклад о влиянии Т. С. Элиота на Шекспира, его пробудил удар грома. Небо за окнами потемнело, и в зале включили свет. По крыше барабанил дождь. Перс зевнул и протер глаза. На трибуне стоял мужчина с бледным лицом, обрамленным шлемом пепельных волос, и говорил в микрофон по-английски, но с сильным немецким акцентом, отделяя и выплевывая, как косточки, согласные. Время от времени он взмахивал рукой в черной лайковой перчатке. Перс покрутил головой, как пловец, которому попала в уши вода. И хотя глаза его проснулись, в ушах, как ему показалось, продолжал звучать его сон. Перс ущипнул себя и вздрогнул от боли. Затем он ущипнул Морриса Цаппа, дремавшего в соседнем кресле.

— Прекрати, Фульвия, — пробормотал Моррис Цапп. Затем, открыв глаза, он выпрямился в кресле. — Ага, это фон Турпиц. Он давно говорит?

— Не могу сказать, — ответил Перс. — Я тоже заснул.

— Ну и как его доклад?

— По-моему, очень интересный, — сказал Перс. Моррис Цапп помрачнел. — Но с другой стороны, — продолжил Перс, — я не вполне объективен. Потому что это я его написал.

— Что-что? — раскрыв от удивления рот, спросил Моррис.

В этот миг за окном сверкнула молния, и в зале погас свет. Публика испуганно охнула и заволновалась, но шум был перекрыт ударом грома, от которого все подскочили как ужаленные. Свет вдруг снова зажегся. Фон Турпиц, ни на секунду не прервавшись, продолжал читать доклад ровным бесстрастным голосом и минут через десять завершил выступление. Сложив свои бумажки ровной стопкой, он чопорно поклонился ведущему и под вежливые хлопки вернулся на место. Ведущий предложил начать обсуждение. Перс тут же вскочил. Ведущий, улыбнувшись, ободряюще кивнул ему.

— Я хотел бы спросить оратора, — сказал Перс, — не приходилось ли ему некоторое время тому назад читать проспект книги о влиянии Т. С. Элиота на современное прочтение Шекспира, представленный мною в лондонское издательство «Леки, Уиндраш и Бернштейн».

Ведущий удивленно посмотрел на Перса. Фон Турпиц остолбенел.

— Будьте добры, повторите вопрос, — попросил ведущий. Перс вопрос повторил. По залу волной пробежал тихий ропот: участники заседания делились мнениями и строили догадки. Фон Турпиц, склонившись к ведущему, что-то прошептал ему на ухо. Тот, кивнув, обратился к Персу через микрофон; его круглый значок качнулся на лацкане, как медаль.

— Позвольте у вас узнать, сэр, являетесь ли вы официальным участником конференции?