Мир сцены: Любопытные нравы и обычаи его жителей - [12]

Но возвратимся к нашей авантюристке, — она вовсе не дурная женщина. В ней много хорошего. Это доказывается тем фактом, что незадолго до своей смерти она влюбляется в героя, а мы убеждены, что только действительно хорошая женщина, обладающая необыкновенным терпением и в высшей степени кроткая, может питать к этому несносному идиоту другое чувство, кроме желания побить его камнями.

Если бы не было героини, то сценическая авантюристка была бы еще лучше. Авантюристка всегда готова быть благородной и великодушной, то есть уйти со сцены и затем уже не возвращаться, но только что она захочет привести свое намерение в исполнение, как появляется героиня, которая обладает особенным даром в известные минуты приходить туда, где ей совсем не следует быть. И этим портит все дело. Ни одна сценическая авантюристка не может быть хорошей женщиной, если она должна входить в сношения с героиней. При виде героини в ее груди пробуждаются все дурные чувства.

Что касается этого, то тут мы ей вполне сочувствуем. Героиня действует на нас точно таким же образом.

В пользу авантюристки можно сказать многое. В ее речах, бесспорно, много сарказма и резкости, так что едва ли она способна усладить семейную жизнь, а затем, когда она разрядится, то на сцене остается очень мало места для других лиц, но, в общем, она несомненно привлекательна. Она очень бойкая особа и в ее словах много соли. Она очень жива. Она умеет обходиться без посторонней помощи и ей не нужно постоянно звать «Джоржа».

У нее нет сценического ребенка, а если даже он у нее когда-нибудь и был, то она его кому-нибудь подкинула, и если не было поблизости воды, чтобы утопить его, то, право, она поступила очень благоразумно. Она не подавляет вас своими прекрасными качествами.

Она вовсе не хочет быть «недотрогой» и не выражает желания, чтобы при ней «не говорили» того или другого. Когда ей признаются в любви, то это ее нисколько не шокирует и не оскорбляет. По-видимому, она даже и не обращает внимания на такие речи. Она не падает вечно в обморок, не плачет, не рыдает, не жалуется, не стонет, как это делают в пьесе добрые люди.

О, эти добрые люди в пьесе, какие они несчастные! А потом она — единственное лицо в пьесе, которое умеет держать в руках комика.

Нам кажется подчас, что если бы ей позволили только выйти замуж за героя и устроиться, то это было бы большим счастьем (для него). Может быть, она со временем и сделала бы из него человека.

Служанка

На сцене мы видим два типа служанок. Я нахожу, что и это слишком много для одной профессии.

Во-первых, есть служанка из меблированных комнат, у которой страшно много дела. У нее доброе сердце и грязное лицо; одета же она всегда по последней моде вороньих пугал. Ее главное занятие — это чистка сапог. Она чистит сапоги ходя по всему дому и во всякое время дня. Она приходит и садится за тот стол, за которым завтракает герой и чистит сапоги прямо над кушаньем этого бедняги. Она входит в гостиную, а сама чистит сапоги.

У нее есть своя, особенная манера чистки. Она стирает с сапог грязь, намазывает их ваксой и затем наводит на них глянец одной и той же щеткой. На них нужно очень долго наводить глянец, и она, кажется, целый день чистит только один сапог, она дышит на него и трет его так, что удивляешься, как не протрется кожа, и все-таки она не может навести на него глянца; но этому удивляться нечего, потому что, присмотревшись поближе, вы увидите, что все это время она трудилась понапрасну, потому что сапог сделан из лакированной кожи.

Надо думать, что над бедной девушкой кто-нибудь подшутил.

Горничная из меблированных комнат и причесывается сапожной щеткой, и ею же она чернит себе кончик носа.

Я знал одну служанку из меблированных комнат, — я хочу сказать не сценическую, а настоящую. Она была горничной в меблированных комнатах в Блюмсбюри, где я когда-то жил. Она была, правда, не особенно опрятна, но притом не была оборванкой и не имела такого вида, как будто бы спала на мусорной куче, а она и должна была быть именно такова, потому что я в то время усердно посещал театр, и вот я стал однажды расспрашивать ее об этом.

— Отчего это, Софрония, — спрашивал я, — вы все-таки сколько-нибудь похожи на человеческое существо и не имеете вида ходячей кучи тряпья? Разве вы никогда не чешете себе нос сапожной щеткой, не трете головы углем, не умываетесь патокой, не втыкаете спиц в волосы, или еще что-нибудь в этом же роде, как это принято делать на сцене?

— Что вы говорите! — отвечала она. — К чему же это я буду ходить такой чучелой и разыгрывать из себя какую-то дурочку?

И с тех пор, когда мне приходилось жить в других номерах, я уже никогда больше не затрагивал этого вопроса.

Другой тип служанки на сцене — это горничная в загородном доме, которая совершенно не похожа на первую. Про нее можно сказать, что она — хитрое создание, всегда прелестно одета и в высшей степени опрятна. Ее обязанность состоит только в том, чтобы стирать пыль с ножек кресел в гостиной. Другой работы у нее нет, но зато, надо сознаться, что это дело она исполняет в совершенстве. Войдя в комнату, она непременно смахнет пыль с ножек кресел, а потом, уходя из нее, опять сделает то же самое.