Мир Роджера Желязны. Лорд фантастики - [163]

— Я хотел, чтобы он был переосмыслен, потому что в соответствии с первоначальным замыслом я проигрывал. Теперь все иначе. Один увлечен своими книгами и речами, своим телеканалом. У Тира свои развлечения. Он проводит большую часть времени, выигрывая иски, поданные им против таблоидов, которые печатают о нем всякие небылицы, посещая вечеринки и руководя приобретенной им футбольной командой. Никто из них не представляет для меня угрозы. Звезда Одина закатится довольно скоро — бизнес-гуру редко остается на пике популярности больше десяти лет, и нет ничего более тоскливого, чем вчерашний финансовый гений. Что касается Тира, то спортсмен-жиголо, беззаботно порхающий с курорта на курорт, быстро становится жалким. Ему дадут вести ток-шоу, потом его закроют, и тогда он разделит на пляже компанию с Джорджем Гамильтоном.

— А ты победишь.

— По крайней мере в предварительном раунде.

Тор поднял голову.

— Но зачем держать меня здесь? Что ты испытываешь ко мне — жалость или презрение?

— Ни то ни другое, мой друг. — Я вновь присел перед ним на корточки и потянул его за кончик бороды. — Я испытываю к тебе глубочайшее уважение. В тебе я по-настоящему нуждаюсь.

— Что?

— Как я уже сказал, я выигрываю лишь предварительный раунд, а это означает, что мне предстоит выступить против других богов. Мезоамериканцы, похоже, консолидируют свои пантеоны. Я предвижу, что скоро возобновятся войны между буддистами и маоистами в Китае. Иегова не сдает свои позиции и, кажется, начинает узурпировать территорию Аллаха. Христос все еще силен. И остается еще Эдемский змей.

Я увидел, как в глазах Тора промелькнула молния.

— Да, Тор, война, может, и не в моде в данный момент, но я думаю, боги изменят эту ситуацию. Настанет новый Рагнарёк, куда масштабнее и ужаснее, и тогда, мой друг, у тебя будет шанс размозжить змея.

Голод Тора был столь силен, что я ощутил его горечь.

— Обещаешь?

— В этом можешь на меня положиться. — Я улыбнулся и встал, позволяя туману закрыть его от моего взора. — Истинные Сумерки богов приближаются, и на этот раз я рассчитываю дожить до рассвета.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

В Роджере Желязны есть что-то мессианское — частично это можно подтвердить тем фактом, что сам он с ходу отверг бы эту идею, хотя и позабавился бы ею от души. Я ощущаю этот возникающий на глазах культ Желязны повсюду, где бы ни собирались те, кто знал Роджера, потому что они сразу же начинают говорить о нем и рассказывать о нем другим. Влияние этого человека на нас было таковым, что им хочется поделиться.

Я познакомился с Роджером всего за три года до его смерти, но у меня сложилось впечатление, что знать его в течение часа было все равно, что знать всю жизнь. Его гений был физически ощутим, так же как и его подлинный интерес ко всему на свете. Включая нас. Не могу припомнить телефонного разговора с ним, как бы короток он ни был, чтобы он не спросил меня, над чем я работаю и как идут дела. Казалось, его меньше интересовала сама суть моей работы, чем мое самочувствие как писателя.

Это ощущение мессианства, однако, не является причиной написания данного рассказа. Я не сомневаюсь, что в мире «Асгард Анлимитед» есть Церковь Роджера, уживающаяся с Первой Ассамблеей Элвиса или доказывающая Сайентологической церкви, какая религия может возникнуть вокруг настоящего писателя. Я написал этот рассказ, потому что чувствовал, что такую историю мог бы написать Роджер — мне хотелось бы посмотреть, что он сделал бы с такой концепцией.

Другой причиной, почему я написал этот рассказ, была мысль о том, что Роджеру, наверное, понравилось бы его читать. Пытаться произвести на свет историю, отвечающую такому критерию, очень трудно. Я помню ту душевную битву, когда я писал свою порцию «Ну очень грозного оружия», заставив себя сделать то, что соответствовало бы заданию, которое мне дал Роджер. Само по себе трудное, оно подтолкнуло меня как писателя, и я знаю, что Роджер остался доволен.

Пасуя перед делом основания Церкви Роджера (мне представляется Хрустальный Собор Роберта Шулера, и я думаю, как бы он смотрелся в янтаре), я все же думаю, что создание рассказов, которые порадовали бы этого человека, — единственный способ отдать ему должное. Возможно, способ слишком ничтожный и весьма запоздалый, но он действует, и пока этого достаточно.

Джеральд Хаусман ПОТОМУ ЧТО ДАЛЬШЕ — ТИШИНА

Как-то раз в Кетчеме, штат Айдахо, маленьком городке, где Хемингуэй лишил себя жизни, я лежал, растянувшись на солнышке, наслаждаясь чистым и холодным горным воздухом, и единственное, что двигалось среди безлюдной тополиной рощицы, были глаза сороки. Думал я, однако, не о Хемингуэе, а о своем друге Роджере Желязны и о том, как он заставил меня предпринять это путешествие.

Однажды мы говорили с ним о демонах, и он сказал своим глубоким, словно из подземелья, голосом: «Да, я видел нескольких».

Я спросил, а случалось ли ему выдерживать настоящую битву с демонами.

— Вообще-то, да, — обронил он. И больше ничего не сказал.

Тогда я объяснил, что одним из моих личных демонов был Эрнест Хемингуэй.

— Почему Хемингуэй? — спросил Роджер.

Я рассказал, что мой отец внешне напоминал Хемингуэя, поэтому, сколько я себя помню, Хемингуэй ассоциировался у меня с фигурой отца.