Можно принять как данность тот факт, что любой писатель, преуспевший в продаже своей беллетристики, обладает гипертрофированным эго — оно помогает ему продвигать свой товар. Роджер Желязны умудрялся совмещать эту существенно необходимую писательскую особенность с блестящим остроумием и любезностью, близкой к самоотречению, что делало его практически безупречным другом, хозяином, гостем, товарищем как на семинарах, так и на вечеринках. Те же качества в сочетании с грандиозным талантом делали его практически безупречным автором при работе над литературными проектами. (Каким должен быть безупречный друг, автор, гость и т. п. — в значительной степени вопрос философский, ибо такой мужчина или такая женщина до сих пор пока не встречались во плоти.)
В течение почти двух десятков лет наши с Роджером внелитературные жизни шли примерно параллельными курсами. Мы оба начали печатать рассказы где-то в начале шестидесятых. Через несколько лет он переехал со Среднего Запада в Санта-Фе, штат Нью-Мексика, со своей женой и немногочисленным семейством. Шесть месяцев спустя, не имея представления о том, что Желязны обретается где-то поблизости, мы с Джоан оставили другой город на Среднем Западе и прибыли вместе со своими отпрысками в Альбукерк.
Мы с радостью возобновили знакомство в местном писательском клубе и с тех пор виделись довольно часто, проживая всего в шестидесяти милях друг от друга. Мои дети (дочка и два маленьких сына), будучи на несколько лет старше, приобрели некоторый педагогический опыт, присматривая за его малышами (двумя сынишками и дочкой). То и дело, когда наши семьи отправлялись в зоопарк или на какую-нибудь подобную экскурсию, мои дети с радостью выполняли роль лошадок, таская маленьких Желязны на закорках. И долго еще саберхагеновская золотая рыбка помнила шокирующий опыт, который она приобрела в тот момент, когда трехлетний Трент Желязны подал ей на обед целый контейнер рыбьего корма, от чего вода чуть не превратилась в желе.
Насколько я помню, в один из таких семейных визитов в наш дом Роджер начал излагать мне идею романа, которая рождалась у него в голове. Как-то так получилось, что идея стала предметом сотрудничества между нами — но как именно было достигнуто это соглашение, я теперь уже не помню, как не помню и дня, когда это случилось.
«Одолжи мне твою пишущую машинку», — сказал Роджер и закрылся в моем кабинете примерно на полчаса, после чего появился с десятью страницами, содержавшими квинтэссенцию будущей книги, которая потом получила название «Витки». Разумеется, его десять страниц должны были послужить коммерческим предложением, но в то время нам хотелось большего. После недолгого обсуждения таких моментов, как разбивка глав, мотивация и тому подобное, он оставил эти страницы у меня, и, поработав над ними, я отослал ему в Санта-Фе уже около пятидесяти страниц, которые составили скелет будущего романа.
Между тем было достигнуто соглашение о публикации с «Тор Букс». И вот Роджер засел с моими пятьюдесятью страницами, пристроив по обыкновению пишущую машинку у себя на коленях[1], и выдал серию прекрасно отшлифованных глав, которые составили законченную книгу. Я восхищался им на расстоянии; он всегда умудрялся произвести впечатление, будто эта стадия работы исключительно легка, подобно канатоходцу, небрежно разгуливающему по проволоке под куполом цирка.
До этого мне уже приходилось сотрудничать с другим автором при создании романа, и, возможно, я больше никогда на это не соглашусь — я стал слишком испорчен. Для обоих из нас это была одна из самых легких книг из всех, которые мы писали… наверное, даже слишком легкая, как я теперь могу судить, оглядываясь назад. Вполне возможно, что как «Витки», так и наше второе совместное произведение «Черный трон» могли быть написаны лучше и продавались бы лучше, если бы мы больше боролись и с сюжетами, и друг с другом во время работы над ними.
Но бороться? С Роджером?
Трудно представить себе человека, менее склонного к соревновательности и при этом более великодушного. Знаменательно, что среди боевых искусств он отдал предпочтение айкидо, чисто оборонительной системе, в которой исключается всякое непосредственное соперничество между участниками.
Поскольку мы жили в разных городах и вели в значительной степени различный образ жизни, мы часто подолгу не виделись. Он гораздо больше времени, чем я, уделял путешествиям, мы оба были очень заняты, и наши графики очень часто не согласовывались. Избегая, по своему обыкновению, ссор, он ненавидел конфронтации; это приводило к тому, что он никогда не говорил и не делал ничего такого, что могло бы расстроить окружающих, особенно друзей и близких. Такое поведение делало его неизменно приятным компаньоном.
Но эта позиция имела и отрицательную сторону, ведь от людей скрывалась информация огромной важности, например, тот факт, что Роджер умирал от рака.
Когда он умер, я был очень зол на него, и даже теперь, спустя почти два года, я все еще злюсь, не только за то, что он оставил нас обезроджеренными, но также и за то, что он держал неизбежность своего ухода в секрете. Но я справлюсь со своим гневом. В конце концов он же сделал это не нарочно.
