Мир приключений, 1986 - [8]

Мишка спрыгнул вниз, проехал на спине, вздымая тучу пыли, и уткнулся ногами в шалаш. Там больше не пахло травой и свежими огурцами. Теперь в нем пахло землей и дымом.

Он снова вскарабкался на обрыв и схватил лопату. Куски сухой глины покатились вниз, и он не разгибал спины до тех пор, пока земля не похоронила шалаш под собой.

Рядом орудовал грабаркой Валентин… А чуть дальше — «поэт» Тихонов… А еще дальше Шурик крутил ручку патефона, который притащил из дома, чтобы всем веселее было работать.

«Саша, ты помнишь наши встречи в приморском парке на берегу…»

У мыса, там, где овраг отвесно обрывался, мельтешили пальто девчонок. На краю обрыва стояли двое военных с трепетавшей на ветру картой и оживленно спорили, размахивая руками.

…В тот раз, в далекий памятный день, Мишка вместе с отцом и матерью были в горсаду на празднике Осоавиахима. И играла эта пластинка: «Саша, как много в жизни счастья…» А потом трубил духовой оркестр. Отец пил пиво и весело говорил:

— Пиво — жидкий хлеб. Не было такого случая, чтоб от этого умирали.

И мать тоже пригубила кружку и сказала, что оно горькое и все–таки, наверное, вредное, чего только мужчины в нем находят?! Все кругом были очень праздничные, при галстуках. Даже карусель работала! Они сидели с отцом на полосатой зебре и дико вскрикивали каждый раз, проносясь мимо матери, стоящей у забора, и она всегда ужасно пугалась и ахала.

— Товарищи! — вдруг закричал какой–то мужчина в клетчатой рубашке, взобравшись на эстраду. — Случилась большая беда!

Все рассмеялись и бросились поближе к сцене, приняв его за массовика. А оказалось, и правда беда. В десяти километрах от города загорелся торф, пожар угрожал захватить бензохранилище, и надо было срочно помочь. Полуторки, одна за другой, увозили наряженных отдыхающих. Они размахивали лопатами и почему–то громко пели: «Саша, ты помнишь наши встречи…»

Торф горел под землей, и странно было видеть, как из каждого куста, из каждой травинки на всем бесконечном пространстве серого поля струился дым. По дороге тарахтели телеги — это уезжали колхозники, потому что их деревня, стоящая на торфяной почве, была обречена… И вскоре домики, торчащие на горизонте, исчезли под землей, оставив после себя белесые клубы дыма. Тогда тоже вспыхивали на солнце лопаты, мелькали ломы и кирки. А потом все побежали за холм, и Мишка побежал, и отец, и мать; минеры заложили мины — вверх взлетали фонтаны земли; и снова люди ринулись назад, чтобы расширить и углубить заградительный пояс…

…«В такой же ласковый, в такой же теплый вечер, до новой встречи, мой родной…» — кричал патефон. Все кругом дружно работали, и можно было подумать, что сейчас «довойна» и тушат обыкновенный торфяной пожар, а не копают противотанковый ров.

К вечеру они сделали немало, и военные объявили им благодарность. Самый главный из них пожал Гапону руку. Тот расплылся от радости и сказал:

— Рад стараться!

Глава 6

Собрались опять в бараке у Гапона. В этот раз пришла почти вся «компания»: долговязый Шляпин, Славка Чумиций и их дружки. Гапон сидел у чугунки и время от времени шуровал кочережкой в поддувале, после чего печка начинала гудеть, как примус, и румяниться раскаленными боками. Заводилой, как самый старший и опытный, был Шляпин, недавно вернувшийся из колонии. Он нигде не работал, целыми днями пропадал на толкучке, что–то покупал, что–то менял… Когда соседи стыдили его: «Вон какой лоб вымахал! На парашютный или минный иди, фронту помогать!», он, хмыкнув, бережно чистил рукавом свою черную шляпу, за которую его, собственно, и прозвали Шляпиным: «Я фронту на фронте помогать буду. Через полгода, в восемнадцать лет, призовут — и конец вольной жизни! Хочу впрок пожить!»

— Кончай! — цыкнул на Гапона Славка Чумиций. — Устроил баню!

Гапон и не обернулся. Кто здесь хозяин–то?

— Это у него малярийная привычка, — хихикнул Шляпин и подсел к Гапону. — Вот что, малый, тут один человек — Рябого знаешь? — пшеницы просит. Надо бы разведать. Может, съездишь?

Гапону не надо было долго объяснять.

Шляпин, сдернув свитер и оставшись в тельняшке, достал из–под кровати гитару и принялся тихонько что–то напевать.

— Ты только живей, — бросил Гапону вслед Чумиций.

— А ты б умолк, — невозмутимо отозвался Гапон. — Вы тут не засиживайтесь и печку загасите!

Когда Гапон был уже на улице, песню подхватила компания. Всех громче, с надрывом, орал Славка.

…На запад мимо станции Узловая спешили теплушки с солдатами, платформы с машинами и другим военным снаряжением… Иногда на станции возникал затор. Тогда составы переформировывали и, в зависимости от их важности и срочности, отправляли дальше. А некоторые оставались в тупиках, ожидая своего срока. После этого на толкучках появлялись из–под полы колбаса, мыло и другие редкостные товары.

Страна сражалась, работала день и ночь, а жулье, спекулянты, шпана, всевозможные деляги в годину бедствий думали только о своей утробе. Откуда их столько взялось?! Вот и Мишку Гапонова втянула шпана в свои дела. «Берем мы немного, — говаривал Шляпин. — Подумаешь, какой–то мешок муки! Не обедняют!» Затуманили Мишке мозги: мол, эти составы все равно могут попасть под бомбежку или, еще хуже, в руки врагу. Шляпин и его компания расхваливали Гапона за удачные вылазки, льстили, и легковерный, одинокий, голодный Мишка не мог устоять перед их просьбами.