Мир приключений, 1986 - [7]

А теперь Валька иногда бывал на озерах один, без отца…

Когда отец уходил на фронт, мать его попросила:

— Поговори с Валей. Он почти взрослый, за девчонками бегает.

Отец отозвал его в кухню и сказал:

— Уважай мать. За меня не бойтесь. Моя пуля в пне сидит. И вот что… Помни: война сейчас, в такое время всегда много гадостей разных бывает. Смотри не связывайся. И мать беспокоится.

Шурик, подслушивая за дверью, только хлопал глазами и ничего не понимал.

А еще отец сказал, как, наверное, все отцы, уходящие на фронт. Он сказал:

— Ты остаешься за старшего.

Глава 4

Вечерами приходил Гапон. Он молча сидел на лавочке и курил подобранные на перроне бычки. На второй месяц войны ему пришло страшное извещение со станции Чумыри от железнодорожного начальника. Мать ездила туда выменивать на сало отцовский костюм и погибла, попав под бомбежку А от отца все не было и не было никаких известий.

Гапона все жалели, но он не нуждался ни в чьей жалости. А к Вальке он приходил потому, что тот ни о чем его не расспрашивал и не распускал нюни.

Каждое утро они вместе отправлялись добывать топливо. Ходили по шпалам и собирали уголь, раскапывая еще краснеющие кучи золы на местах остановок паровозов. Свои находки бросали в ведра и шли дальше, как грибники. Иногда удавалось найти целую глыбу, свалившуюся с переполненной платформы. Они разбивали ее и строго делили все пополам, до последнего кусочка.

Гапону было двенадцать лет, но выглядел он совсем взрослым и разговаривал с пятнадцатилетним Валькой словно старший, и тот не заводился. Мишка носил длинное, до пят, пальто, переделанное из солдатской шинели, и бесцветную кепочку с малюсеньким, в полтора пальца, козырьком — такие кепки были в моде. Он здорово умел курить и ругаться. А еще он умел плевать на далекое расстояние.

Держался Гапон всегда независимо и даже высокомерно. С тех пор как погибла мать, у него в бараке постоянно околачивалась рыночная шпана, которая приводила в трепет всех ребят с улицы.

Гапон окончил только пять классов и на этом прервал свое образование. «Некогда, — так он объяснял всем. — Надо на жизнь зарабатывать». Вальке было почему–то неудобно перед Гапоном за свое благополучие: учится, мать жива, и дед есть, и братишка, отец пишет. Учиться ему не хотелось, но отец наказывал с фронта: «Учись, Валентин!» И Валентин учился…

А было совсем не до этого. Хлеб по карточкам выбирали вперед, каждый раз надеясь на что–то. А этого «что–то» не случалось.

— Чего ты больше всего хочешь? — тихо спрашивал Шурик старшего брата по ночам, ворочаясь с боку на бок. Его мучила бессонница с голодухи.

— Нажраться. А ты?

— Тоже, — отвечал братишка и, задумчиво помолчав, добавлял: — Я бы еще и сыру съел.

Когда мать задерживалась на работе, Валька уходил в барак напротив, чтобы потолковать о жизни с Гапоном. Тот сам себе хозяин. Его комнатушка находилась в конце длинного, всегда темного коридора.

…В этот раз Гапон был один. В комнате пахло углем и жженой тряпкой. Он варил картошку в чайнике — кастрюли не было, почти всю посуду продал, — и слушал радио. Передавали концерт для фронтовиков.

Кто сказал, что надо бросить

Песню на войне?

После боя сердце просит

Музыки вдвойне…

Затем были сводки и сказали, что оставлен город Н. и еще какие–то населенные пункты.

Гапон отодвинул чайник, бросил в чугунку пригоршню угля, рукавом отряхнул с вьюшек пыль и положил перед гостем пузатую картофелину. Закурил и принялся рассуждать:

— Это шпионы! Шпионы, подлые! Ты Лёху, точильщика, знаешь?

Как же Валька мог не знать хромоногого Леху–точильщика? Он каждый день обходил весь город, вопя что есть мочи: «Ножи, топоры точить, бритвы править!» Возвращался он только к вечеру, пьяный, бросал свой станок наземь и, ругаясь и проклиная жизнь, начинал громить своего «кормильца». Потом он колотил свою жену. Утром он наспех чинил искореженный накануне станок и опять начинал все сначала.

— Так он шпион, Леха–то, — свистящим шепотом продолжал Гапон. — Ходит, толстомордый, и под этим самым видом немцам сигналит… — Он многозначительно постучал кочережкой по печурке. — Дошло?

— Брось, — отмахнулся Валька.

Дверь открылась, и в комнату ввалился длинный парень в распахнутой телогрейке.

— Ха! — обрадовался Мишка.

Вслед за парнем вошли еще какие–то люди, и под конец появился безногий дядька на тележке, оснащенной колесиками–подшипниками.

Гапон оживился.

— Пока, потом договорим. Уходи, Валь, — подмигнул он приятелю и стремглав выскочил из комнатушки.

У самого выхода из барака Валентин наткнулся на Гапона и какую–то тетку с мешком. Те умолкли и вошли в дом.

Через грязноватое стекло окна было видно, как тетка проворно пересыпала стаканами из мешка в кошелку пшено. Губы ее шевелились в беззвучном счете.

Валька не мог оторваться от этого зрелища. Богатство!

Глава 5

Немцы рвались к Москве. 4–5 октября нашими войсками после ожесточенных боев были оставлены Спас–Деменск, Юхнов… 14 октября — Калинин, 18 октября — Боровск, Малоярославец…

…Теперь это был не просто овраг на окраине городка, где Мишка Гапонов с ребятами когда–то построил шалаш, а противотанковый ров. Извилистые его гребни были с обеих сторон усыпаны черными фигурами людей. Вспыхивали на солнце сотни лопат, вгрызаясь в землю, мелькали носилки, взлетали над головами кирки, и отовсюду доносился неумолчный глухой стук ломов.