Мир приключений, 1929 № 02 - [18]

Она повернулась на мгновение к Чэннингу и глаза ее были полны ненависти.

— Я не хочу преувеличивать, — сказала она, — но если дьявол принимал когда-нибудь человеческий облик, он явился бы именно в оболочке этого человека.

— Он, вероятно, плохо обращался с вамп? — спросил Чэннинг.

Миссис Аркрайт угрюмо усмехнулась.

— Да, — спокойно сказала она, — это было один раз. Он пил. И как-то раз, когда он нс мог меня довести до слез словами, он ударил меня.

Косточки побелели на ее сильной правой руке.

— Он был маленький мужчина. И я хлестала его собачьей плеткой, пока он не отрезвел.

— Это была большая храбрость, — сказал Чэннинг, — Но почему вы его не оставили?

Она сразу ответила ему.

— Я была слишком горда. Мы — странный народ в том краю. Есть поговорка, что мы хорошие друзья, но худшие враги. Но больше всего мы не выносим быть побежденными. Я знала, что говорили другие, когда я выходила замуж, и я твердо решила не сдаваться. Но он как раз этого-то и хотел — сломать мою волю. Вот почему у меня были все причины оставаться.

Она так спокойно говорила это, что слова ее были убедительны, и картина этих двух люден, страстно ненавидящих друг друга, но живущих под одной крышей и делящих одно ложе, была не из привлекательных.

Миссис Аркрайт снова заговорила и тон ее был самым обыкновенным.

— Он никогда больше не поднимал на меня руки после этого первого случая, по я знала, что он ненавидел меня за это еще больше. Он был образован, а я — нет; и он никогда не пропускал случая, наедине или при других, уколоть и принизить меня. И он умел это делать так, что виноватой всегда казалась я. У него была насмешливая манера говорить, которая была отвратительна, и для него было каким-то диким наслаждением находить дурные стороны во всех людях.

>— Мой муж никогда больше не поднимал на меня руки после этого первого случая, но я знала, что он ненавидит меня за это еще больше.

Волна краски залила ее шею и лицо, исчезая быстро и оставляя ее еще бледнее прежнего. Мгновение было ясно, что она не может продолжать и ее нижняя губа побелела, когда она прикусила ее зубами. Никогда, подумал Чэннинг, не видел он такого железного самообладания. Было почти больно видеть женщину с таким самообладанием.

— Он был низок и в других своих поступках, — сказала она, наконец. И Чэннинг не торопил ее. — Такова была моя жизнь впродолжение трех лет, доктор. И каждый день я благодарила судьбу, что у нас не было детей. Я сама постелила себе постель и готова была лежать на ней, но я даже боялась думать о том, что ребенок может стать жертвой его жестокостей. Поэтому вы можете себе представить, что я испытала, когда после трех лет этой жизни с ним я почувствовала, что буду матерью.

Голос ее задрожал и оборвался.

Но глаза были сухи и жестки.

— Это переполнило меня отчаянием, — продолжала она. Я ведь, больше всего боялась этого. До сих пор к была победительницей, потому что ни слова его, ни поступки не могли мне сделать больно. Сердце мое было, как камень. Но ребенок смягчил бы это сердце. И тогда он сломил бы нас обоих. Он сам мне это сказал. Он никогда не притворялся со мной.

Чэннинг молчал. В этой комнате, уставленной полками с книгами, он видел много разбитых жизней, много человеческого позора и безумия, но хуже этого — он не видел ничего. В ее правдивости нельзя было сомневаться. В ее словах была холодная и ужасная искренность обвинительного акта. Он слышал безыскусственную правду и должен дослушать ее до конца.

— Не знаю, как я прожила следующие несколько месяцев, — продолжал спокойный голос. — Он не переставал следить за мной своими блестящими маленькими глазками. И у него всегда было готово какое-нибудь злое замечание, чтобы показать мне, что он ждет. Он пил теперь больше, чем когда либо. Вечер за вечером я должна была сидеть против него за обеденным столом и смотреть, как его подергивает от судорог. И вечер за вечером я оставляла его там и он все продолжал нить.　

Несколько часов спустя я слышала, как он шел, спотыкаясь по дубовой лестнице, в свою спальню, которая была в дальнем конце корридора. Он всегда плохо спал. Он имел обыкновение выпивать большие дозы бренди, просыпаясь в ранние утренние часы. Результатом было, конечно, то, что он спал до позднего часа и мы старались быть возможно тише по утрам, чтобы не разбудить его.

Она замолчала и повернулась к Чэннингу с выражением искреннего удивления и заинтересованности.

— Знаете, — сказала она, — оглядываясь теперь, я думаю, что эти утра были хуже всего.

Чэннинг понимал. Он мог себе представить напряженное состояние, овладевавшее этим домом, пока хозяин не спускался — бледный, одуревший и озлобленный, чтобы начать новый день. Но безличный интерес главного страдальца был слишком ненормален.

— Вы говорили мне про вашего ребенка, — сказал он. — Все было лучше, чем такое состояние отупения.

Она прижала к глазам кончики пальцев. Она сделала это не так, как плачущий человек, а как человек, глаза которого невыносимо устали. Все время она казалась именно усталой. Усталой.

— Я потеряла его, — просто сказала она. — Он родился слишком рано. Я не знаю, что случилось. Я, вероятно, была тогда в бреду. А когда я поправилась, мне сказали, что и муж мой тоже умер…