Мир приключений, 1928 № 11-12 - [18]

Квач смачно пошлепал губами и недовольно сказал:

— Отстань, Безэшка, надоело… А то я тебя объясню и того чище… Вообще довольно пустословия. Пользуйтесь солнечной ванной, пока можно…

Женщина, с ненавистью поглядывая на тушу Квача, тянула с беспощадной утонченностью пытки:

— Обидно за живое существо, до чего безнадежно идиотеют люди! Вот эта туша,　это скопище гниющею студня, эта насмешка над усилиями создателя и над мыслительными функциями мозга — несколько лет тому назад была человеком. И что всего ужаснее — моим мужем, то есть, частно меня самой, я бы сказала даже: командною частью, так как я склонна была подчиняться ей во всем. Есть отчего возненавидеть жизнь! А я не хочу ненавидеть, ибо люблю жизнь каждым атомом моего мыслящего существа! Всю жизнь, до мельчайших частиц, все, все, что только не связано с Квачем… Квач для меня исключение, темное начало в светлой вселенной Квача я ненавижу, ненавижу даже самый воздух, вынужденный обволакивать его… Квач мне гадит пейзаж. Квач — гнусная клякса на идеальном ландшафте жизни…

Квач снова завозился, пытаясь изменить положение. Его студенистое вещество лениво колыхалось, он незлобиво цедил сквозь толстенные губы:

— Пошла — поехала… болтушка… Вот несносная машинка! Тысячу слов в минуту… Что же было бы, если бы излечить ее от ее дефекта!.. Подумать жутко… Всех святых вон тащи… Водотолчея…

Глаза женщины светились огнем дикой ненависти. Слова падали тяжелым молотом, плющили сознание, безотчетно подчиняли себе. Неуловимые интонации казались мне необычными, властно вяжущими ум и чувства. Я сам начинал ненавидеть этого безобидного, большущего, безучастно-сонного человека. Безэа, видимо, уже не в силах была остановиться:

— Боже, до чего тупы, до чего обидно гнусны твои созданья, — вот этакие Квачи! Сделай так, чтобы очистка Авгиевых конюшен вселенной от нечисти началась вот с этого мешка с миазмами, вот с этого дьявольского желе, — с моего бывшего мужа. С единственного существа, имевшего смелость дышать мне в лицо своим похотливым дыханием… Вы удивляетесь как это могло случиться? Да ведь пять лет назад Квач был человеком! Ну, если хотите смягчить, — иным человеком. Того Квача больше не существует, его подменил спец в двадцати девяти областях. О, тогда это было дело иное! Тот Квач был мужествен, изящен, тонок поэтичен, как статуя, обаятелен, как античный бог. Настоящий идеал любой мещанско-кисейной идиотки. Что же касается ума — он обаянием был от ума избавлен. И я попалась на эту изысканную аномалию, на эту блестящую удочку. Если бы пять лет назад мне сказали: «Чего ты хочешь — звездные выси без Квача, или лужицу в его квакающем сообществе? Я, не задумываясь, остановилась бы на последнем. Зато сейчас небытие мне было б слаще, чем существование с Квачем на одной планете, хотя бы и на отдаленных полюсах. Вот как он мне мил!..

Я с недоумением глядел на взволнованную женщину и на флегматично-сонного Квача.

— Что же такое он вам сделал, ваш бывший муж?

— В том-то и ужас, что буквально ничего. Сделай он мне что-нибудь плохое, я бы, может быть, любила его, как и пять лет назад. А то — ничего. Он — большая тень моего маленького существа — и только, — неестественно большая тень, какой я, по всем физическим законам, не могу оставлять за собой. А между тем тень существует. И это — аномалия. Вот в чем ужас! Если бы я была его тенью — начальный смысл был бы восстановлен. Но он же — Квач и не может быть ничем самодовлеющим, он — только тень. Неестественно большая, ползучая и жуткая тень, — тень Квача, затемняющая всю мою незадачливую жизнь…

Она замолчала и зло закусила губы. Я тщетно пытался понять, в чем тут фокус? Дело в том, что я не мог не заметить, как Безэа спотыкалась и подыскивала нужные слова, явно избегая касаться одних, казалось бы наиболее логичных и понятных, и охотно пользуясь иными, невыгодными на мой взгляд, ничуть не уясняющими смысла, но все же вызывающими неожиданный эффект.

Пока я думал над этим, необъятный живот Квача заколыхался в каких-то стихийных спазмах, толстые губы зачмокали, как копыта по слякотной мостовой, — он смеялся:

— Безэшка, ты лучше о том, как была на сцене…

— Вы были на сцене?

Что-то неуловимо-болезненное скользнуло по бледному лицу женщины. Как будто ей под ногти загоняли булавку, а она стыдливо замалчивала боль.

— По-настоящему — нет… Пыталась поступить… Неудачно…

Квач захихикал весело:

— Пустячек помешал… Так, безделица… А ведь чуть-чуть не обманула всех искушенных сценических деятелей… И как ловко!.. Ах ты, Безэа, Безэа!.. Меня-то она обманула задолго до этого… Да ведь как! я и подумать не мог… Хочешь, объясню, Безэша?

— Молчи, слякоть… Лежи, коли Бог убил…

— Еще кого убил — неизвестно… Ну, валяй, начинай. А я, быть может, засну…

Немного помолчав, Безэа глубоко вздохнула:

— Да… Одну мечту я лелеяла с юных лет, это — сцена. Быть на сцене для меня казалось высшим смыслом жизни. Вне этого — не стоило существовать. Вы понимаете, когда такая идея захватит целиком человека, для него все кончено и навеки. Для меня весь свет заключался в сценических подмостках. Вне сцены — не было ничего. Я чувствовала в себе необычайные силы, считала себя способной завоевать всех и все. И завоевала бы, если бы не…