Мир приключений, 1928 № 11-12 - [17]

Предлагаемая вниманию читателей задача является образцом виртуозности, которую допускает русская литературная речь, виртуозности, конечно, не обязательной ни для кого в обычном повествовании, но любопытной, как яркий пример и всестороннего изучения языка, и свободного пользования его неисчислимыми возможностями.

За лучшее решение этой задачи будет выдана премия в 50 рублей.

_____

Нас познакомил Квач. Вы знаете, что такое Квач? Квач — это спец на отдыхе.

Не удивляйтесь, если я упоминаю о нем, как о чем-то неодушевленном. В отношении Квача так почему-то повелось. И не потому, что Квач незаметная величина, Этого нельзя сказать, не становясь в натянутые отношения с очевидностью. Сто двадцать кило сумеют постоять за себя, как бы вы их ни умаляли. И все же, о Кваче чаще отзывались как о чем-то, а не о ком-то.

Когда отдыхающие на пляже, облитые молочными лучами луны, любовались застывшей водной гладью, а из-за каменной складки неожиданно надвигалось гигантское темное пятно, — люди с испугом вскакивали на ноги и восклицали:

— Боже, что это?..

Спустя минуту следовал успокоительный ответ наименее податливого на панику:

— А! Это Квач ползет!..

И только исподволь, всполошенные люди овладевали вспугнутым междусоньем.

То же и днем, в часы купанья. Если недвижно застывший воздух, нашпигованный солнцем и иодом, неожиданно начинал отдавать квашеным запахом гниющего поблизости кашалота, купающимся становилось неловко. Они стыдливо зажимали носы и удивлялись:

— Что это? Откуда?..

Лаконический ответ: «Квач явился», успокаивал сознание, но не воздух.

Так вот, этот самый Квач и явился виновником моего знакомства с этой удивительной девушкой.

Ночью были слышны отчетливые подземные гулы. В неустойчивые души ползла безликая паника. Кое-кто был склонен свалить надвигающееся несчастье на Квача, как слишком тяжеловесного для нашей субтильной планетки. Такое обвинение являлось, конечно, явной натяжкой на взгляд солидно мыслящих людей. В том числе и на мой.

После очень беспокойной ночи я сидел на пляже, в тени утеса, и любовался безмятежной водной голубизной. Шум осыпающихся камней сзади заставил меня вскочить на ноги. Сначала мне показалось, будто от утеса отделился внушительный массив с прилипнувшей к нему лозинкой. Массив катился на меня. Я в испуге попятился.

Спустя несколько секунд, массив оказался Квачем, лозинка — незнакомой мне девушкой. Массив вел лозинку под локоток. Выяснив свою ошибку, я облегченно вздохнул.

С минуту Квач и девушка стояли молча возле меня. Утомленный поспешной ходьбой, Квач тяжело дышал, его необъятная глыба взволнованно колыхалась, из глубин массива долетали звуки, весьма схожие с подземными гулами. Девушка стояла неподвижно, как неживая. На обоях были купальные костюмы: на нем — какой-то необъятный желтый мешок, на ней — нечто полосатое, зеленое с белым. Тонкая и гибкая, она удивительно напоминала лозинку со снятой поясками кожицей. Такие полосатые палочки часто можно видеть у детей дачников.

Когда Квач получил способность двигать челюстями, он сказал:

— Не знакомы? Безэа…

Девушка слегка кивнула мне головкой.

— Как?.. — я удивленно взглянул на Квача.

— Безэа!.. Не понимаешь?

Я покачал головой:

— Это что же, имя? фамилия?..

— Ни то, ни се, — кличка… Ну, я лег, а вы — как хотите…

Он сел на песок и стал похож на куль, начиненный какою-то студенистой массой. Шутники, бывшие очевидцами туалета Квача, клялись мне, будто услужающая Квачу женщина укладывает его в платье большой ложкой, по частям. Сейчас я не видел в этом ни малейшей натяжки.

Квач сопел и сонно почмокивал губами. Я беседовал в девушкой:

— Мне хотелось бы знать ваше настоящее имя…

— К чему? Ведь Квач сказал вам…

— Такая замысловатая кличка подходит больше самому Квачу, но аналогии с известным блюдом… К тому же, по кличке зовут только налетчиков…

Девушка улыбнулась.

— Я ненавижу и свое имя, и свою фамилию.

— Почему? Неблагозвучны?..

— Нет… не то… Здесь нечто иное… Люди обычно не любят своих имен, если они вызывают какую нибудь смешную ассоциацию. Со мной не то… Мое настоящее имя и фамилия довольно звучны, но… они не для меня… Одни малюсенький пустячек, обесцветивший всю мою жизнь, заставляет меня ненавидеть и свое имя… Слишком тяжелый осадок оно оставляет… Мое имя звучит для меня… как отходная для безнадежно больного. Я люблю все на свете нежною и тихою любовью, все, за исключением двух вещей: своего имени и вот этого субъекта… Квача… Хотя он и был когда-то моим мужем…

Квач сочно почмокал губами и подставил палящему солнцу затененную часть своего необъятного желе.

Минуту мне казалось, будто девушка издевается надо мною, однако, облачко печали, скользнувшее по ее лицу, успокоило мои сомнения.

— Квач — ваш муж?..

— Бывший. Это несчастье случилось несколько лет назад.

— Извините, но сколько же лет вам сейчас?

— Двадцать семь.

— Вам можно дать восемнадцать, не более.

Девушка печально улыбнулась и вздохнула.

— Двадцать семь… Вся жизнь позади… Не смейтесь, я это сознаю без особой боли в душе. Я вполне убеждена, если человек до двадцати семи лет не сделал в жизни ничего, не нашел своего места — это конченный человек. Вот взгляните на Квача: он свое место в жизни знает. Сейчас он — спец в каком-то весьма сложном деле, спец, ценимый чуть ли не на вес золота. Два года назад он был спецом в иной области и тоже ценился весьма высоко. Как я его знаю — это уже двадцать девятая специальность Квача, и всюду он на своем месте, всюду он желателен, он особа, так как вытесняет столько-то десятков кубических футов воздуха, а это — очень солидно для делового кабинета. Квач — нечто. Хотя по своим мыслительным способностям он и не далеко ушел от тех студенистых медуз, что в таком изобилии плавают в взбаломученной воде, зато по умению найти свое место, свою впадинку и жизни — Квач чемпион вселенной…