Мир приключений, 1928 № 07 - [17]
— Где они, твои деньги? — спрашивает молодой парень, со смехом нажимая на «о».
— Бородяга отымала… Хунгуза… Нету теньга…
— Попадаются пистолеты, держись токо!.. — окает парень.
— Тыри года сзади моя копала песок, золото копала — вспоминает неудачник. — Моя богата пила… Ой, богата!..
— Где оно, твое богатство?
Лучеобразное личико Еханьди все расплывается от удовольствия.
— Моя мало-мало кутила… Шибако кутила!.. Хо-хе!..
— На кой они — деньги? Мы сами — голое золото, — презрительно сплевывает парень.
— Нет, я люблю деньги. Деньги — все! — вздыхает горбун, у которого глаза почему-то напоминают удочки. — Кабы мне да деньги — я умел бы распорядиться.
— И моя умела… И моя умела… — вздыхают оба китайца.
— Распоряжаться деньгами — самая трудная работа на свете, — замечает крепкий, красивый человек с посеребренной бородкой.
— А ты много распоряжался? — колет удочками горбун.
— Случалось.
— А ну, Мирон, расскажи что из жизни, — оживляется окающий парень. — Страсть люблю, когда ты — из жизни…
— Правда, Мирон, расскажи из прошлого. Тоска, а спать не хочется, — поддерживает «интеллигенция».
Мирон вскидывает крепко посаженной головой и меняет положение. У него энергичное лицо, в глазах жесткая настойчивость.
— Расскажи, как ты попал сюда, — пристает парень, влюбленными глазами посматривая на Мирона. Помнишь ледоход? Ведь я первый тебе руку протянул…
Мирон улыбается в ус и похлопывает парня по плечу.
— Это не интересно. Я лучше о другом. Вот вы о деньгах начали. Знавал я одного человека, у которого было чертовски много денег.
— Сколько тысяч? — перебивает горбун.
— Много, тебе до смерти не сосчитать.
— Ну, и врешь. Я считать горазд. У меня самого…
— Заткнись! Чего мешаешь? Даешь, Мирон, про человечка!
Мирон снова улыбнулся, окинул всех оживившимся взглядом.
— Был такой человечек. Знавал я его. И еще кое-кто из здешних знавал. Нашумел в свое время парень, прославился. Захожу я однажды, — за границей это было, — в паноптикум… Это, знаете, такие музеи есть, где восковые фигуры знаменитостей показывают. Смотрю, а мой парень, как живой, стоит, только желтенек немного, вроде покойника.
— За что же это он сподобился? — иронически спрашивает один из бывших людей.
— А вот слушайте. Лет семнадцать назад жила в Астрахани купчиха Тюньтина. Богачиха страшная и скряга. Был у ней единственный племянник, из породы недорослей. Держала его тетушка в черном теле, хотя парень и являлся наследником всех ее капиталов. Наследнику отпускалось сто рублей в месяц и больше ни копья. Звали его, скажем, Иваном Гавриловичем. Парень учился в Москве, не доучился.
Потащился за границу, — так, баклуши бить. Попал там в компанию таких же бездельников побогаче, которые занимались тем, что мотали награбленные папашами денежки. Тогда, впрочем, наш Иван Гаврилович об этих материях еще не задумывался. Он просто хлопал жадными глазищами на роскошную жизнь других, да вздыхал о том, что ему было недостижимо. А жизнь проносилась мимо на всех парах, во всей ее раззолоченной гнусности. Для дурака, каким был тогда Иван Гаврилович, все это было очень заманчиво. Сидел он где-то на чердаке, грыз кровяную колбасу, потягивал кислое вино, когда были лишние гроши, а аппетиты его, глядя на роскошную жизнь других, разгорались все более. Дошел парень, что называется, до белого каления. И вот тут-то, как раз, случилась с ним одна история.
— Украл? — захлебывась от любопытства, спросил горбун.
— Не совсем. Получил наследство. Богатая тетушка сама оттопала, а ему приказала долго жить. Иван Гаврилович вернулся в родные Палестины и вступил в права владения.
С этого момента для богатого наследника начинается жизнь, с которой не может сравниться никакая каторга. Денег оказалось много, а ума мало. А деньги такая вещь, которая не любит лежать неподвижно, их нужно или увеличивать, или тратить. Наш Иван Гаврилович выбрал последнее, и в этом заключалась ошибка его жизни. Как ни странно, а оказалось, что тратить деньги гораздо труднее, чем наживать их, особенно когда имеешь дело с миллионами, числом, этак, приблизительно до семнадцати…
Слушатели насторожились, кто-то крякнул. Рассказчик закурил от костра и продолжал:
— Гнусное это дело — богатство, друзья мои. Оно заслоняет свет, солнце, наваливается на человека свинцовым грузом, мешает ему жить и дышать. Из всех проклятий человека самое страшное — глупое богатство. В первое время Иван Гаврилович не сознавал своего несчастья в полном объеме. Он ошалел от золота и сопутствующего ему угара. Неизвестно откуда слетелись стаи друзей, советников, собутыльников. Новоиспеченный миллионер жил в беспросветном чаду похмелья. Как от надоедливой гнуси, щедро откупался от толпы просителей, шантажистов и вымогателей. Он избежал опеки, так как лица, имевшие право поднять этот вопрос, сочли более выгодным самим вступить на путь вымогательства. Но деньги измерялись грудами и растратить их было не легко. Несчастный миллионер изнемогал. Жизнь превратилась в какую-то пытку, в кошмар, в сумасшедший дом. В редкие минуты просветления Иван Гаврилович не раз подумывал о добровольном выходе из жизни, — другого выхода не предвиделось. Но выход нашелся. Как-то мелькнула счастливая мысль: свалить заботы о богатстве на другое лицо, найти надежного человека, который принял бы на себя обязанность по расточительству.
