Мир приключений, 1926 № 05 - [15]
Но стоит другому песцу подойти к счастливцу — все добродушие исчезает! Учуяв соперника, песец уже стоит над птицей и немного по собачьи, отрывисто, взлаивает на пришельца; зубы свирепо оскалены, глаза, особенно вечером или ночью, светятся ярким зеленым огнем, хвост поднят и застыл в воздухе. Вся поза выражает напряжение и готовность к борьбе. Пришелец, тоже, очевидно, не робкого десятка, уверенно приближается, приняв соответствующий случаю «воинский вид». Некоторое время они кружатся, подступаясь друг к другу, но вид птицы подавляет пришельца. С хриплым мяуканьем бросается он на владельца мяса. Оба в прыжке сталкиваются в воздухе, падают на землю, снова прыгают, сшибаются и катаются по земле. Визг… Фырканье. В воздухе летают клочки шерсти. Наконец один из чертенят, пришелец, как наиболее слабый, оставив изрядную долю своей шерсти на поле сражения, покусанный, с позором скрывается в тундре. Победитель сердито зализывает раны, забирает птицу в пасть и уходит в другую сторону от места происшествия.
Нравится песцу в ручье выследить гусиху или утку с детьми, плывущих по воде в известном направлении, засесть в траве или камнях, на пути следования семейства, и ожидать, чувствуя судорогу в челюстях и когтях, ощущать глухую ярость и жажду убийства. Вот семейка выплывает из-за поворота. Птенцы беззаботно ныряют и барахтаются в воде, мать крякает. Плывут все ближе, ближе. Поровнялись — пора! Быстрый бросок. Что-то большое, серое, шлепается на перепуганных птенцов — это песец. Рвет и кусает направо и налево… Самка, в страшном смятении, улетает, и с громкими криками кружится над местом бойни. Вкусно хрустит косточками и закусывает птенцами песец после хлопотливой и шумной работы.
Хорошее для песца настает время, когда на тундре, на озерах, начинают линять гуси. Линяющие птицы собираются большими партиями и вместе с птенцами спускаются на озера. Песец — уже тут. Он «приглядывает» за гусями, как хороший пастух. Он твердо знает, что гуси, съев всю траву на озере, должны будут перейти по земле на другое озеро, и вот тут-то он уже рвет и грызет их сколько душе угодно. Да мало ли еще доходных статей у песца — всех не перечтешь!
Промысел на песца очень выгоден. Каждая песцовая шкурка стоит пятьдесят рублей, и уже давненько перевалило у промышленников за четыреста шкурок, тщательно высушенных и очищенных. Летков только руки потирал:
— Ну, брат Василий, в больших мы капиталах теперь состоим с тобою!
— Да, што говорить стану, ладно же промышляем, поди на западном берегу-то всего по десять песцей добывали самоди-то, а мы, вишь-то, уж близко пятьсот, да ешше ошкуй, да нерпа, да рыба, да ешше весенный промысел!.. Ой ладно, саво! Хорошо место выбрал ты, Семеныч.
— Да, ведь, Николай Семенович теперь, поди, пойдет пароходом на Большу Землю летом, здесь не будет жить-то с нами, самодями, — говорит печально Анна.
— Ну, ладно, ладно, может и пойду, а может и нет… Увидим, — говорит улыбаясь Летков, не горюйте рано-то!
Конец Марта. Самое скверное время в отношении штормов и снеговых бурь. Собаки нетерпеливо возятся в упряжке и раздраженно ворчат друг на друга, путаясь в постромках.
Пырерко ползает по снегу, тщательно маскируя гнездо капканов в снегу. Старается. Да и как не стараться, когда уже второй раз подряд на этом гнезде капканов попадается голубой песец. В обществе девяти штук белых песцов он мирно лежит на нартах, резко выделяясь своей темно-шеколадной шубкой, с седой густой полосой по хребту. Такая штука стоит рублей 200–250. Не замечает Василий, что уже наступили густые сумерки; не замечает, что уже свистит сильный ветер, взметая тучи сухого снега, с шуршанием несущегося вдаль по тундре. И только конец работы да жалобное завывание озябших псов приводит его в себя. С гордостью еще раз он осматривает свое артистическое творение.
— Не даром ведь голубяк то сюда попадат! Ничего не заметишь, как есть ничего, — шепчет самоед.
Собаки отряхиваются от занесшего их снега и дружно тянут нарты в наступившей темноте. Ветер дует сильными порывами. До дому еще добрых двадцать верст. Становится совершенно темно, собак впереди не видно из за массы кружащихся снежинок. Ветер гудит и свистит, бросая кучи мерзлого снега. Лицо обдирает и жжет ледяным дыханием шторма. Трудно дышать… Буря разыгрывается в течение каких-нибудь двадцати минут. Впрочем, столь внезапные изменения погоды далеко не редкость в этих местах и Василий знает это.
Нарты стали. Собак ветром сбивает с ног и они не в силах тащить воз. Пырерко слез с нарт. Кое-как раскромсал ножом мерзлого песца и роздал собакам — бедняги не ели весь день. Одну лопатку песца самоед спрятал себе за пузуху, чтобы она там оттаяла — нужно ведь и самому подкрепиться. В снегу вырезал ножом яму и зарыл туда всех песцов, затем сам лег на них, навалив на себя сверху нарты. Собаки улеглись вокруг, согревая его немного своими телами. Лопатка песца оттаяла, но есть ее очень неприятно, уж очень сильно отдает псиной мясо песца! Однако делать нечего, и Василий съел все, даже кости и те сгрыз крепкими зубами. Спрятав голову в капюшон, он заснул.
