Мир приключений, 1925 № 01 - [12]
Последние слова он проговорил вполголоса; смутно их слышали, смутно и поняли. Три капитана мрачно погрузились в свое огорчение; Эстамп нагнулся поднять трубку и никто, таким образом, не уловил момента прощания. Встав, Битт-Бой махнул шапкой и быстро пошел к выходу.
— Битт-Бой! — закричали вслед.
Лоцман не обернулся и поспешно сбежал по лестнице.
Теперь пора нам объяснить, почему этот человек играл роль живого талисмана для людей, профессией которых был организованный, так сказать, риск.
Наперекор умам логическим и скупым к жизни; умам, выставившим свой коротенький, серый флажек над величавой громадой мира, полной неразрешенных тайн, — в кроткой и смешной надежде, что к флажку этому направят стопы все ищущие и потрясенные, — наперекор тому, говорим мы, встречаются существования, как-бы поставившие задачей заставить других оглядываться на шорохи и загадочный шопот неисследованного. Есть люди, двигающиеся в черном кольце губительных совпадений. Присутствие их тоскливо; их речи звучат предчувствиями; их близость навлекает несчастья. Есть также выражения, обиходные между нами, но определяющие другой, светлый разряд душ. «Легкий человек», — «легкая рука», — слышим мы. Однако, не будем делать поспешных выводов или рассуждать о достоверности собственных своих догадок. Факт тот, что в обществе легких людей — проще и яснее настроение; что они изумительно поворачивают ход личных наших событий пустым каким-нибудь замечанием, жестом или намеком; что их почин в нашем деле, действительно, тащит удачу за волосы. Иногда эти люди рассеяны и беспечны, но чаще оживленно-серьезны. Одна есть, верная их примета: простой смех, — смех потому, что смешно, и ничего более; смех, не выражающий отношения к присутствующим.
Таким человеком, в силе необъяснимой и безошибочной, был лоцман Битт-Бой. Все, за что брался он для других, оканчивалось неизменно благополучно, как-бы ни были тяжелы обстоятельства; иногда, даже, с неожиданной премией. Не было судна, потерпевшего крушение в тот рейс, в который он вывел его из гавани. Случай с Беппо, рассказанный Дюком, — не есть выдумка. Никогда корабль, напутствуемый его личной работой, не подвергался эпидемиям, нападениям и другим опасностям; никто на нем не падал за борт и не совершал преступлений. Он прекрасно изучил Зурбаган, Лисс и Кассет, и все побережье полуострова, но не терялся и в незнакомых фарватерах. Случалось ему проводить корабли в опасных местах стран далеких, где он бывал лишь случайно, и руль всегда брал под его рукой направление верное, как если бы Битт-Бой воочию видел все дно. Ему доверяли слепо, и он слепо верил себе. Назовем это острым инстинктом, — не все ли равно, — когда невидима та рука, что ведет нас в битвах душевных и человеческих? «Битт-Бой приносящий счастье» — под этим именем знали его везде, где он бывал и работал.
Битт-Бой прошел ряд оврагов, обогнув гостиницу «Колючей Подушки», и выбрался по тропинке, вьющейся среди могучих садов к короткой, каменистой улице. Все время он шел с опущенной головой, в глубокой задумчивости; иногда внезапно бледнея под ударами мыслей. Около небольшого дома, с окнами, выходящими на двор, под тень деревьев, он остановился, вздохнул, выпрямился и проник за низкую, каменную ограду.
Его, казалось, ждали. Как только он проник в сад, зашумев по траве, и стал подходить к окнам, всматриваясь в их тенистую глубину, где мелькал свет, — у одного из окон, всколыхнув плечом откинутую занавеску, появилась молодая девушка. Знакомая фигура посетителя не обманула ее. Она кинулась, было, бежать к дверям, но, нетерпеливо сообразив два расстояния, вернулась к окну и выпрыгнула в него, побежав на встречу Битт-Бою. Ей было лет восемнадцать; две темных косы под лиловой с желтым косынкой падали вдоль шеи и почти всего тела, столь стройного, что оно, в движениях и поворотах, казалось беспокойным лучем. Ее неправильное, полудетское лицо с застенчиво-гордыми глазами было прелестно духом расцветающей женской жизни.
— Режи, королева ресниц! — сказал меж поцелуями, Битт-Бой; — если ты меня не задушишь, у меня будет чем вспомнить этот, наш вечер!
— Наш, наш, милый мой, мой безраздельно! — сказала девушка. — Этой ночью я не ложилась; мне думалось, после письма твоего, что через минуту за письмом подоспеешь и ты.
— Девушка должна много спать и есть — рассеянно возразил Битт-Бой. Но он тут же стряхнул тяжелое угнетение. — Оба ли глаза я целовал?
— Ни один ты не целовал, скупец.
— Нет, кажется, целовал левый… Правый глаз, значит, обижен. Дай-ка мне этот глазок… — и он получил его вместе с его сиянием.
Но суть таких разговоров не в словах бедных наших, и мы хорошо знаем это. Попробуйте такой разговор подслушать, — вам будет грустно, завидно и жалко: вы увидите, как бьются две души, пытаясь звуками передать друг другу аромат свой. Режи и Битт-Бой, однако, досыта продолжили разговор этот. Теперь они сидели на небольшом садовом диване. Стемнело.
Наступило, как часто это бывает, молчание: полнота душ и сигнал решениям, если они настойчивы. Битт-Бой счел удобным заговорить, не откладывая, о главном.
