Мир приключений, 1924 № 03 - [30]
Гений человечества торжествовал. Народы Земли и Марса подготовляли праздник всемирного чествования Человеческого Гения в лице того, кто сумел подчинить своей власти судьбы миров.
Кэн Роне слегка морщился от предстоящего ему сомнительного удовольствия…
ЕЖОВАЯ ЛАПКА МАРАБУТА
Рассказ Р. Хитченса
С англ. пер. Марианны Матвеевой
Иллюстрации П. Василенко
В скитании по свету наберется много безделушек, ценность которых заключается в том, что они напоминают нам давно забытое. Разбирая перед поездкой за границу свой письменный стол, я нашел в одном из его ящиков ежовую лапку на потускневшей серебряной цепочке. Я добыл ее в Сахаре и с ней была связана следующая история.
В пустыне Сахары пользовался большим влиянием тамацинский марабут— мусульманский священник — Эль-Айд-Бен-Али-Тиджани. Слава о нем гремит от Туниса и Алжира до севера и юга Африки и даже до страны туарегов. Живет он в доме, в котором собрано много европейских вещей: часов, музыкальных ящиков, различных столиков, диванов и кресел. Ему прислуживает много раболепных слуг и льстивых жен. Почитатели забрасывают его подарками: верблюдами, нагруженными зерном, ослами, сгибающимися под тяжестью мешков с серебряными вещами; страусовыми перьями, благовонными маслами, голубями и стройными сернами. Жирное тело марабута было окутано шелками цвета увядшей зелени.
И вот этот марабут благословил однажды ежовую лапку, которой теперь владею я, и наделил ее чудесными целебными свойствами. Он сказал, что от прикосновения этой лапки будут исчезать все болезни, постигшие женщину. Он дал ее одному благочестивому мусульманину, получил за нее много ценных вещей и позабыл о ней.
Прошло некоторое время и эта лапка попала к Халиме-танцовщице из Тулу рты. Трудно объяснить, как это случилось, но благочестивые люди в погоне за наслаждениями часто жертвуют своими священными реликвиями. Халима была молода и прекрасна. Улыбаясь своими большими черными глазами, с золотым обручем на голове, украшенным перьями, она танцовала восточные танцы. Ее красота и искусство, с каким она исполняла танец «рук» и «обмирания», доставляли много тревог и страданий женам правоверных.
Однажды Халима вышла танцовать с этой ежовой лапкой, висевшей на поясе, горевшем тысячами ярких огней. Ее поступок вызвал в городе страшное возмущение. Всем жителям было известно, что великий марабут благословил эту лапку. Показывая ее подругам, Халима с гордостью заявляла, что владеет вещью, которая дороже драгоценных рубинов, багдадских ковров и тканей, расшитых шелками. Танцовщицы с алчной завистью смотрели на эту лапку своими прекрасными черными, как ночь, глазами, и благоговейно протягивали к ней свои разрисованные руки. Народ роптал, что подобная вещь находится в руках презренной танцовщицы, бесстыдно показывающей свое лицо жандармам и зуавам.
Только один Бен-Абид презрительно улыбнулся, когда услышал эту новость. Он служил певцом при кофейне курильщиков гашиша, был развитее других и симпатизировал европейцам. Почти каждый вечер, легко перебирая струны гитары, он пел песню о прекрасной Делии, курильщики подтягивали ему, а юноша Ларби в куртке зуава, в коротенькой юбочке, танцовал и кружился точно видение из волшебной сказки.
— Если Халима заболеет, — улыбаясь сказал Бен-Абид, обнаруживая в улыбке ряд ослепительных зубов, — она все равно умрет — лапка ее не спасет.
Мальчик из кофейни сейчас же побежал в город и все там рассказал.
Халима пришла в бешенство, услыхав это. Сомнение в чудесных свойствах ее лапки потрясло ее душу. Она вышла на террасу кафе, около которой под горячим солнцем сидели зуавы и играли в кости, и стала проклинать Бен-Абида. Она назвала его отродьем скорпиона и молила Аллаха наказать всех его родных, не пощадив даже его бабушку.
— Пусть он придет, — кричала она — этот верблюжий сын, и я плюну ему в глаза!
Зуавы и танцовщицы смеялись, но в смехе последних было много злорадства: в Сахаре женщины не прощают превосходства одной над другими.
В Тупурте все сплетни передаются из дома в дом с такой же быстротой, как песчинки, разносимые ветром. Через час Бен-Абид, узнав о том, что Халима прокляла его бабушку, а его назвала скорпионьим отродьем, спокойно сказал, что сегодня придет к ней. И как только на землю спустились сумерки, Бен-Абид, закутавшись в бурнус, тихо вышел из кофейни. Он пошел к одному человеку, живущему в квартале негров, по имени Садок. Садок был худ, как высохшая мумия, и желт, как пергамент. Он был известен тем, что глотал живых скорпионов. На стук Бен-Абида из двери вышел полуголый, всклокоченный Садок.
— Брат мой, — сказал Бен-Абид, — мне нужны три скорпиона и один из них должен быть черный. Я заплачу тебе за них.
Глаза Садока загорелись алчностью, и он поспешно протянул свои грязные руки.
— Деньги ты получишь, когда принесешь их в кофейню, где танцует Халима.
Садок быстро побежал к старой, развалившейся мечети. Поискав в двух-трех местах, он вытащил из-под одного камня трех скорпионов. Один из них был черный.
— Вот получи их и давай деньги, — сказал Садок, протягивая их Бен-Абиду.
Тот в ужасе отскочил.
