Мир под оливами - [4]

Не нужно рвать присохшие бинты,

Когда их можно снять почти без боли…

Я это поняла, поймешь и ты…

Как жалко, что науке доброты

Нельзя по книжкам научиться в школе!

* * *

Нужно думать о чем–то хорошем,

Чтоб не видеть плохого вокруг.

Верю — будет друзьями мне брошен,

Если надо, спасательный круг.

Нужно верить в хорошее, нужно!

Как молитву, твержу не впервой:

Есть одна лишь религия — Дружба,

Есть один только храм — Фронтовой.

Этот храм никому не разрушить,

Он всегда согревает солдат,

И в него в час смятения души,

Как замерзшие птицы, летят.

У ПАМЯТНИКА

Коктебель в декабре.

Нет туристов, нет гидов,

Нету дам, на жаре

Разомлевших от видов.

И закрыты ларьки,

И на складе буйки,

Только волны идут,

Как на приступ полки.

Коктебель в декабре.

Только снега мельканье,

Только трое десантников,

Вросшие в камень.

Только три моряка,

Обреченно и гордо

Смотрят в страшный декабрь

Сорок первого года.

ТРИ ПРОЦЕНТА

Вновь прошлого кинолента

Раскручена предо мной —

Всего только три процента

Мальчишек пришло домой..

Да, раны врачует время,

Любой затухает взрыв.

Но все–таки как же с теми

Невестами сороковых?

Им было к победе двадцать,

Сегодня им пятьдесят.

Украдкой они косятся

На чьих–то чужих внучат…

* * *

Все грущу о шинели,

Вижу дымные сны —

Нет, меня не сумели

Возвратить из Войны.

Дни летят, словно пули,

Как снаряды — года…

До сих пор не вернули,

Не вернут никогда.

И куда же мне деться?

Друг убит на войне,

А замолкшее сердце

Стало биться во мне.

ВОСПОМИНАНИЕ О ДАМАНСКОМ

ЛИДИИ СТРЕЛЬНИКОВОЙ

Не плакала, не голосила —

Спасала других из огня.

— Как звать тебя? Может, Россия?

— Я — Лида. Так кличут меня…

Ах, Лидочки, Настеньки, Тани,

Сиянье доверчивых глаз!

Откуда в часы испытаний

Вдруг силы берутся у вас?

Так хочется счастья и мира!

Но ежели… нам не впервой…

Припала вдова командира

К планшетке его полевой.

Припала, губу закусила,

А плакать нельзя — ребятня…

— Как звать тебя? Может, Россия?

— Я — Лида. Так кличут меня.

Сквозь трудные слезы, сурово,

Любовью и гневом полны,

Вдове улыбаются вдовы

Великой священной войны…

ЗВЕЗДА

Земля позабудет не скоро,

А мы не забудем вовек,

Как русские парламентеры,

Сраженные, падали в снег.

Забыть ли, как раненых наших

Чужой добивает солдат —

Тот самый, которого раньше

Мы звали «товарищ» и «брат».

Мне сон одинаковый снится —

В тяжелом кошмаре, в бреду

Я вижу на шапке убийцы

Распятую нашу звезду…

ТОСТ

Бывает в людях качество одно,

Оно дано им или не дано —

Когда в горячке бьется пулемет,

Один лежит, другой бежит вперед.

И так во всем и всюду и всегда —

Когда на плечи свалится беда,

Когда за горло жизнь тебя возьмет,

Один лежит, другой бежит вперед.

Что делать? Видно, так заведено…

Давайте в рюмки разольем вино.

Мой первый тост и мой последний тост

За тех, кто в полный поднимался рост!

* * *

У дам в былое время на балу,

Чуть что не так, подкашивались ноги —

Красиво распласталась на полу,

Супруг, и друг, и прочие в тревоге.

Заботливо относят на диван,

И трут виски, и машут веерами…

Гремит артиллерийский ураган,

Комбат убит, а каждый третий ранен.

Сестре бы впору в обморок упасть

И хоть на миг, да ускользнуть от ада.

Но фронтовая Золушка опять

Ползет туда, где «правят бал» снаряды,

Где щедро льется кровь, а не вино,

Где ей навек остаться суждено…

НАТАЛЬЯ ПУШКИНА

И просто ли испить такую чашу —

Подругой гения

Вдруг стать в осьмнадцать лет?..

Наталья Николаевна, Наташа,

И после смерти вам покоя нет!

Была прекрасна — виновата, значит:

Такое ясно каждому как день.

И негодуют, сетуют, судачат

И судят–рядят все, кому не лень.

А просто ли испить такую чашу?

И так ли весело и гладко шли

Дела у той, что сестры звала «Таша»,

А мы — великосветски! — «Натали»?

…Поэта носит по степям и хатам,

Он у Емельки Пугача «в плену».

Лишь спрашивает в письмах грубовато,

По–русски, по–расейски:

«Ты брюхата?» —

Свою великосветскую жену.

И на дворе на постоялом где–то

Строчит ей снова:

«Не зови, постой!»

И тянутся прелестницы к поэту,

И сам он, как известно, не святой…

Да, торопила — скоро роды снова.

Да, ревновала и звала домой.

Что этой девочке до Пугачева,

Когда порой хоть в петлю лезть самой?

Коль не любила бы —

Не ревновала.

В нее влюблялись? —

В том дурного нет.

А если льстило быть царицей бала —

Вот криминал

В осьмнадцать, двадцать лет!

Бледна, тонка, застенчива —

Мадонна,

Как будто бы сошедшая с холста.

А сплетни, анонимки —

Все законно:

Всегда их привлекала красота.

Но повторять наветы нам негоже,

Забыли мы, что, уходя с земли,

Поэт просил Наташу не тревожить —

Оставим же в покое…

Натали.

ЧИТАТЕЛЬНИЦА

Тряхнула рыженькою челкой:

«У вас так много обо мне!»

Казалось, золотая пчелка

Вдруг зазвенела в тишине.

И, улыбнувшись пчелке рыжей

В джинсовой куртке голубой,

Сказала я: «Впервые вижусь.

Смешная девочка, с тобой».

«Да, это так. Но как узнали

Про то, что ото всех таю, —

Мои тревоги и печали,

Любовь нескладную мою?»

Навстречу пчелке, нежность спрятав,

Я поднялась из–за стола:

«Лишь потому, что я когда–то

Смешною девочкой была».

ЧЕЛОВЕК

Человек всемогущ, словно бог,

Вечно в поиске, вечно в движенье.

Он боязнь высоты превозмог

И планеты родной притяженье.

До чего человек уязвим!

Балансирует вечно на грани:

Каждый камень, нависший над ним,

Может сдвинуться, грохнуться, грянуть.

Человек изворотлив, как черт,

Впрямь владеет он дьявольской силой —