Мир оранжевой акварелью - [20]

— Вон тот, под штопаным парусом, вроде как на Дула-шнобеля похож. Хотя у нас полдеревни — носатые. А этот… да, бес его разберет.

Я же ревниво наблюдала за своей взбодрившейся нравоучительницей и тихо вздыхала.

— Зоя, это — глупо, — бросил на ходу, идущий вдоль борта, Зача.

— Что именно? — развернулась я ему вслед.

— Цепляться за свое прошлое. Тем более, ты с ней лишь завтра простишься. Вот завтра и повздыхаешь. Чуть-чуть.

— Да что вы говорите? А вы теперь вместо Люсы будете меня жизни учить? С братом на пару?

— А почему бы и нет? — с улыбкой прищурился на меня наглец. — Жить надо легко. Так, чтобы весь твой мир умещался в заднем кармане штанов.

— Сам придумал?

— Нет. Прочитал… в утренней газете, — доверительно шепнул мне Зача и быстро чмокнул в нос.

— Ну, ты и наглец, — смеясь, проводила я взглядом уходящего прочь мужчину. А потом еще раз глубоко вздохнула… Как же хорошо. Даже страшно… Интересно, что по этому поводу утренние газеты пишут?..

Конечно, утренние газеты вряд ли напишут про страхи и грезы отдельно взятых девиц (если только они на этой почве не «вычудят» чего-нибудь выдающегося). Впрочем, как и про деревню Кверчи, спрятанную посреди дубовых лесов и клеверных пастбищ. Да и людям, живущим в ней, тоже, вряд ли до данного факта есть дело. Особенно племяннице Люсы. Потому как эта высокая длиннорукая женщина, стремительностью движений, сильно смахивающая на ветряную мельницу, слишком занята делом. Важным семейным делом:

— Детка, а ты с медом еще попробуй. С бурратой майский хорошо по вкусу сочетается.

— Да? — удивленно уставилась я на очередной белый шарик на своей тарелке. — Так это же…

— Ну да, сыр! — от всей души расхохоталась Дрина, ради таких гостей (Зачи, двух матросов, меня, ну и собственной тетушки), дела свои отложившая. — А с помидорчиками и перцем пробовала?

— У-у.

— А маслицем с шафраном сверху поливала?

— У-у.

— А плохо потом не станет?

— У… Что?

Зача ехидно добавил:

— Столько сыра стрескать. Это какой сорт по счету?

— Я их не считаю, а ем… М-м-м… Дрина… с медом, это…

— Ну-ну. А у меня еще после второго язык щиплет.

— Что ты говоришь? — навострила уши сыровар. — Тогда попробуй канестрато. Он месяц, как созрел. И к нему подходит вон то красное вино, что из четырех сортов винограда.

— О-о… Пожалуй, канестрато мне… подходит. Дрина, твои аргументы очень убедительны.

— Это еще что, — усмехнулся в пышные усы супруг Дрины. — Видел бы ты ее на ежегодной ярмарке в Белице. Сам от умиления плачу.

— Ну, дорогой, плачешь ты, предположим, не от моих речей, а из-за дегустации за компанию со всеми покупателями подряд.

— А тебе что, так после нее… плохо? — тревожно скосилась я на Зачу. Однако Люса с улыбкой пояснила:

— Да просто, к каждому сорту сыра имеется свой сорт вина.

— Правильно, тетушка Люса. Так давайте же выпьем за гармонию в этом пёстром мире многообразья! — мигом нашелся дегустатор.

— Э вэрро!!![12] — дружно зазвенели над столом бокалы и громкий смех.

Я же радостно присоединилась. Потому что и сама, вдруг, ощутила теплые благодатные волны «гармонии». На прогретой июльским ветром веранде, за длинным шумным столом, над которым гудели пчелы. Тыкались в гроздья солнечного винограда и миски с медом. А люди не обращали на них никакого внимания. Людям было хорошо. И еще немного, кто-нибудь обязательно вспомнит про красный, с потертыми мехами баян. Не зря же его выставили на подоконник. А потом и… как там маэстро Бонифас говорил… «в месте, где танцуют, когда счастливы, и когда убиты горем».

— Зоя, да брось ты ее! — темноволосая Ида, точная копия своей матери с другого от меня бока добавила. — Их тут множество летает — пасеки рядом.

Я замерла, накрыв тенью от руки прилипшую к меду пчелу, а потом беззаботно хмыкнула:

— Да я их не боюсь — они меня никогда не жалят, — и подцепила ногтем мизинца страдалицу под брюшко. Пчела, оторвавшись от тягучего плена, криво пошла на взлет. Ида проводила ее взглядом:

— И не мудрено. А еще тебя, наверное, гнус никогда не кусает. И собаки не облаивают.

— Откуда ты знаешь? — качнула я девушку плечом. Ида ответила мне тем же:

— Догадалась. И знаешь, что?

— Что?..

— Да так, ничего. Хотела купаться тебя позвать. У нас тут… озеро недалеко.

— Купаться? — заинтересованно встрепенулся Зача.

— Купаться? — настороженно уточнила со своего конца стола Люса. — Зоя, Идунья, Зача, вы туда серьезно надумали?

— Не-ет, — оценивающе глянула я в свой недопитый бокал и состроила парню гримасу. — Ида, я знаешь, чего сейчас хочу?.. Можно тебя… нарисовать?

— Нарисовать? Ух, ты! — пригладила та густые волосы. — Конечно, можно. Только давай, я платье другое надену.

— Это совсем не обязательно, — опершись рукой на плечо Зачи, со смехом поднялась я из-за стола… И как же хорошо то. Жаль лишь, что кроме нескольких листов бумаги и пары карандашей ничего из Канделверди не прихватила…

Поэтому сейчас, сидя в пол оборота на лавочке за изгородью, рисовала исключительно карандашом и растушевывала подушечкой пальца. Натурщица моя, торчащая рядом, проявляла чудеса терпения в купе с неуемным женским любопытством. Она их чередовала:

— А это…

— Портрет.

— Ух, ты, — и поправила кружевной воротник на груди. На всякий случай. — Меня еще никогда не рисовали. Только в детстве… в тетрадке… Рудик.