Мужчина шел по причалу навстречу золотому закатному солнцу. Солнце уже висело над самыми горами, но, еще чуть-чуть, и оно вовсе исчезнет. Уйдет прямиком за высокий крест на каменной вершине. И тогда берег окончательно сольется с темно-серым небом и морем, превратив мир в одну прохладную темную дыру. Сейчас же, на качающихся у берега кораблях, спешно зажигали фонари, подсвечивая деревянные спины распростертых под бушпритами дев, птиц и морских богов. Все они тянулись своими застывшими телами к шагающему мимо мужчине. И было странно, что их так много. Не идолов, самих кораблей. Обычно в это время северная гавань острова Прато почти пуста. Хотя… Мужчина, черкнув взглядом по очередной гальюнной фигуре, хмыкнул.
— Капитан, сэр, — вмиг отозвался, идущий рядом бородатый крепыш. — Вы не передумали? Может, ее и в живых то давно нет? Мы ж, когда в последний раз сюда заходили?
— Может, и нет, — с расстановкой повторил мужчина, замерев у основания деревянной лестницы, ведущей наверх от причала. — По-моему… здесь, — и пошел на подъем.
— Капитан!
— Яков… не знаешь, с какого перетруса в этом змеюшнике крест водрузили?
Заскрипевший за его спиной ступенями бородач смену темы воспринял досадным вздохом:
— А хоб его знает. Говорят лишь, лет пятьдесят назад заявился сюда не то бродячий подстаканник[1], не то шальной проповедник с целью развернуть всю местную ворожейную свору на путь истинный. А после того, как ему не то рыло надраили, не то предсказали сто акул в задницу, плюнул, и остаток жизни потратил на выдалбливание этого креста. Вот якобы, с тех пор он там и торчит. Вроде назиданья: «одумайтесь и покайтесь». Последний шанс, значит.
«Последний шанс», конечно. У Якова — давний, годами выработанный талант упорно возвращаться к тому, что он считает важным. Иногда это боцману помогает. Почти всегда, но, только не в сегодняшний ветреный вечер:
— Последний шанс у меня как раз здесь и находится. Так что, или умолкни, или… Святой Эразм с лебедкой! Они здесь икрой, что ли плодятся? — мужчина, уперев руки в бока, обвел удивленным взглядом открывшуюся наверху панораму. — А вот теперь разберись, куда идти дальше.
И ведь, действительно: восемь лет назад здесь, на узкой равнине между известняковыми великанами, было всего-то с десяток домишек, отделенных друг от друга глухими заборами. Сейчас же длинные ряды фонарей обозначили в темноте целые улицы из новых, даже не домов, а настоящих каменных вилл. Подсвеченных щедро разноцветьем. Правда, вывески у их входов прочесть с данной точки было трудно. Хотя, догадаться, можно было вполне:
— Не иначе, игорщики сюда, в нейтрал[2], после запрета на материке занырнули. В соседи к местным ворожеям, — видно, к схожему выводу пришел и Яков.
— Не иначе. А вслед за ними — питейщики и красотки. И теперь ясно, почему эта дыра так сейчас популярна. А нам, по-моему… прямо.
— Ну, прямо, так прямо, — вновь вздохнул боцман и, бросив цепкий взгляд в сторону идущей к лестнице громкоголосой компании, двинул вслед за своим капитаном.
Эта часть бывшего уединенного селения Профитис была почти погружена в ночь. Лишь в самом конце гравийки, упирающейся в колодец под развесистой ольхой, горел тусклый фонарь. Но, он только колодец из темноты и выхватывал. Будто, самое посещаемое в данное время суток место. Здешние же магические старожилы своим гордым традициям не изменили. И никто навстречу двум путникам с криками: «Предскажу по сыру и подошвам! Недорого!» или «Гадаю по верной гречихе!» не выскочил. И вдогонку, цепляясь за рукава, не понесся. Однако, свет за плотно занавешенными окнами, все же, горел. Причем, за всеми. И это было хорошим, хоть пока и не верным, знаком. Осталось лишь в нужный дом войти:
— Есть кто живой?! — капитан, первым переступивший порог, сделал один широкий шаг в сторону и с прищуром, после ночной тьмы оглядел сквозную комнатку с горящим очагом между задернутыми оконцами и длинным, под вышитой скатертью, столом прямо по центру.
И сам себе с очередным удивлением, признался: внутреннее ее немудреное убранство, как и саму здешнюю хозяйку, он, в отличие от дороги сюда, запомнил прекрасно. И тут за прошедшие восемь лет мало что изменилось. Разве только, над камином, вместо венка из пожухлых трав висел теперь пестрый квадратный гобелен. И мужчина уже набрал для повторного окрика воздух, когда низкая дверь напротив открылась, выпуская из темного нутра миниатюрную смуглую старушку. Старушка на несколько секунд замерла, буравя визитеров изучающим взглядом, потом дернула плечиками:
— А, знакомец.
— Доброго здоровья, хозяюшка, — тут же от своего косяка объявил боцман, явно растерявшийся от такого «просвечивания».
— И вам не иссохнуть, не просолиться, господа, — нараспев произнесла та и, глядя в карие капитанские глаза, добавила. — Я уж и не чаяла тебя снова увидеть. По кому скорбное марево? Родитель?
Боцман непроизвольно крякнул и поспешил спрятать изумление под весомый кулак. Капитан выразил свои эмоции открыто:
— Да, он. Я по поводу этого сюда и…
— Ну, так проходите от порога. У меня не палуба, чтоб на ногах торчать. Чаю налить? Что покрепче-то вам и в другом месте теперь предложат, — собрала она рот в ехидный пучок.
